Пребудь со мной - [98]
— Куда он уедет? — спрашивала то одна, то другая у своего мужа. — Скажи ему, мы не хотим, чтобы он уезжал.
И когда Фред Чейз, и Скоги Гоуэн, и Чарли — все ему позвонили, их удивило, что Тайлер сам подошел к телефону. Он сказал им, что едет в Брокмортон договориться, чтобы кто-то из слушателей семинарии временно заменил священника, пока не будут достигнуты более постоянные договоренности. Он, казалось, был удивлен, когда ему сказали, что никто не хочет его отъезда.
Поэтому горожане готовились ко Дню благодарения без большого энтузиазма. В некоторых домах даже не чистили серебро, как это обычно делалось. Поговаривали, что Уолтера Уилкокса опять видели ночующим в церкви. Люди ждали с горестным чувством в душе, и, сталкиваясь одна с другой в магазине, женщины в эту неделю не говорили о Тайлере. Разговоры были о скандале с очередной телевикториной и о том, что теперь, кажется, ничему и никому в этом мире нельзя доверять.[99] Не говорили они и о Конни Хэтч, которую, как сообщалось в газете, все еще содержали в окружной тюрьме, поскольку следователи и окружной прокурор до сих пор не решили вопроса об эксгумации тел.
В воскресенье в Вест-Эннет прибыл пастор-студент, толстолицый мужчина с густыми черными бровями и довольно сильным заиканием. «Д-д-да п-п-пребудет м-м-ми-лость Г-господня со всеми н-нами». Это был день воскресного причастия, но Дорис не стала петь соло. «Г-господь рек: с-сие есть к-кровь м-моя, исп-пейте от н-нее…»
Мэри Ингерсолл ходила по классу так медленно, будто к ее жизни вдруг добавился лишний десяток лет. Жгучий стыд мешал ей поговорить с Рондой или с мистером Уотербери о том, что произошло, а сами они не проявляли никакой инициативы. Мистер Уотербери только сказал ей: «Продолжайте работать, как всегда, Мэри. Мы еще не знаем, вернется ли девочка в класс».
А Мэри хотелось, чтобы он сказал ей: «Вы делали все, что могли, и даже более того», но он этого не сказал, да и сама она вовсе не была уверена, что заслуживает таких слов. В ту самую минуту, как она увидела, что Тайлер Кэски плачет, она поняла — без всяких слов, которые могли бы сформироваться у нее в сознании, — что ее злые мысли о его характере были просто неправдой. Ведь это был человек в глубоком горе, и ей стало стыдно за то удовольствие, которое она испытывала, всячески понося Тайлера в разговорах с подругами и мужем.
А затем, в понедельник, после Дня благодарения, телефоны в городе снова зазвонили из дома в дом.
Глава одиннадцатая
Тайлер гостил у Джорджа Этвуда. После отъезда его матери, в тот странный-странный день, он закутал девочек в стеганое одеяло, положил им под голову подушку, и они спали всю дорогу, пока он вел машину по скоростному шоссе сквозь тьму, сквозь снег, освещая бледным светом фар ночь, пространство полей, мимо которых он проезжал, а затем — высокие вечнозеленые деревья, темнее темного неба. Но вот они расступились, открыв узкие улочки городка, и он ехал извилистой дорогой вверх по склону холма, пока не остановился у дома Этвудов. Перед тем как отправиться в Брокмортон, Тайлер позвонил им, так что его уже ждали. В гостиной горел свет. Джордж открыл дверь почти сразу же.
— Входи, Тайлер, — сказал он. — Входи.
Хильда Этвуд уложила спящих девочек наверху, в спальне, и оставила мужчин одних — поговорить в кабинете Джорджа. Тайлер, оглядывая все вокруг, вспомнил, как сидел в этом кабинете еще студентом и думал о том, до чего же, должно быть, стерильно чистую жизнь ведет здесь эта пара. А теперь эта комната казалась ему теплой и безопасной, как на картинах Рокуэлла Кента.[100]
— Ох, ну и дела, — произнес он, и Джордж кивнул.
Тайлер рассказал Джорджу о том, что происходит, и на лице Джорджа не появилось ни признака изумления. Время от времени Джордж задавал Тайлеру вопрос, и, когда он дошел до сцены нервного срыва перед своей конгрегацией и рассказал о том, что Чарли Остину пришлось подойти к кафедре и спасать его, уведя из алтаря в кабинет, Джордж только задумчиво кивнул. Тайлер, изможденный, откинулся на спинку кресла.
— Сиди здесь, — велел ему Джордж. — Я пойду заварю нам крепкого чая.
В кабинет вошла Хильда, сообщить, что девочки спокойно спят.
— Ох, простите меня, — проговорил Тайлер. — Я забыл предупредить, что Кэтрин может намочить в постель.
— Я умею стирать простыни, — ответила Хильда.
Когда в кабинет вернулся Джордж с чаем, Хильда снова оставила их одних.
— Я сказал своей матери, что пережить унижение — это хорошо, — проговорил Тайлер.
— Да, в самом деле.
— Ну а теперь я просто боюсь.
— Боишься — чего?
Тайлер отпил чаю из чашки, поданной ему Джорджем, и выпрямился в кресле.
— Думаю, мне страшно, что у меня нет центра тяжести. Как говорит Бонхёффер, у каждого взрослого человека он есть.
Джордж задумчиво потер седую бровь, принялся рассматривать свои пальцы, растопырив их на брючине, потом снова взглянул на Тайлера:
— Я вовсе не уверен, что у меня есть центр тяжести. — Казалось, он этим совершенно не обеспокоен.
— Правда? — удивился Тайлер. — Но у вас-то он должен быть.
— Почему же? — Джордж снял очки, протянул их к свету. — Кстати говоря, я мог бы утверждать, что никто из нас не имеет центра тяжести. Что нас каждую минуту тянут и толкают в разные стороны конкурирующие силы, а мы стараемся держаться, насколько хватает духа. — Он протер очки носовым платком. — Я мог бы привести такой довод, — продолжал он, засовывая платок обратно в карман брюк, — если бы мне этого хотелось. — Он снова надел очки.
Колючая, резкая, стойкая к переменам, безжалостно честная и чуткая, Оливия Киттеридж — воплощение жизненной силы. Новый сборник рассказов про Оливию пулитцеровского лауреата Элизабет Страут (премия получена за «Оливию Киттеридж») — это настоящая энциклопедия чувств, радостей и бед современного человека. Оливия пытается понять не только себя, свои поступки, свои чувства, но и все, что происходит вокруг нее, жизнь людей, что попадаются ей на пути. Это и девочка-подросток, переживающая потерю отца и осознающая свою сексуальность, и молодая женщина, которая собралась рожать в разгар праздника, и немолодой мужчина, что не разговаривал с женой целых тридцать лет и вдруг узнал невероятное о своей дочери, а то и собственный сын, который не понимает ее.
Элизабет Страут сравнивали с Джоном Чивером, называли «Ричардом Йейтсом в юбке» и даже «американским Чеховым»; она публиковалась в «Нью-Йоркере» и в журнале Опры Уинфри «О: The Oprah Magazine», неизменно входила в списки бестселлеров но обе стороны Атлантики и становилась финалистом престижных литературных премий PEN/Faulkner и Orange Prize, а предлагающаяся вашему вниманию «Оливия Киттеридж» была награждена Пулицеровской премией, а также испанской премией Llibreter и итальянской премией Bancarella.
Элизабет Страут сравнивали с Джоном Чивером, Стейнбеком и Рэем Брэдбери, называли «Ричардом Йейтсом в юбке» и даже «американским Чеховым»; она публиковалась в «Нью-Йоркере» и в журнале Опры Уинфри «O: The Oprah Magazine», неизменно входила в списки бестселлеров по обе стороны Атлантики и становилась финалистом престижных литературных премий PEN/Faulkner и Orange Prize, а уже известный российскому читателю роман «Оливия Киттеридж» был награжден Пулитцеровской премией. Великолепный язык, колоритные типажи, неослабевающее психологическое напряжение обеспечили ее книгам заслуженный успех, начиная сразу с дебютного романа «Эми и Исабель», который заслужил сравнения с «Лолитой» Набокова и был экранизирован телестудией Опры Уинфри.
Люси просыпается в больничной палате и обнаруживает рядом собственную мать. Мать, которую она не видела много лет, которая никогда не была с ней нежна в детстве, которая не могла ее защитить, утешить, сделать ее жизнь если не счастливой, то хотя бы сносной.Люси хочется начать все с чистого листа. Быть просто Люси Бартон – забыть, как родители били ее и запирали в старом грузовике, забыть, как ее, вечно грязную и оборванную девочку, унижали и дразнили в школе.Но в то же время взрослой Люси – замужней женщине, матери двух дочерей, автору нескольких опубликованных рассказов – так не хватает материнского тепла.И мать ее тоже одинока, и ей тоже, наверное, не хватает душевной близости.
После смерти отца Джим и Боб Берджессы вынуждены покинуть родной город – каждый из них по-своему переживает трагедию, им трудно смотреть в глаза окружающим и друг другу. Жизнь братьев складывается по-разному: Джим становится успешным и знаменитым адвокатом. А Боб, скромный и замкнутый, так и остается в тени старшего брата.Проходят годы, и братьям приходится вернуться в родной город, где живут тени прошлого, где с новой силой вспыхивают те страхи, от которых они, казалось бы, смогли убежать.В этом романе, как и в знаменитой «Оливии Киттеридж», Элизабет Страут удалось блестяще показать, сколь глубока человеческая душа и как много в ней того, в чем мы сами боимся себе признаться.
Новая книга Элизабет Страут, как и ее знаменитая «Оливия Киттеридж», — роман о потерянном детстве. Каждая история в нем — напряженная драма, где в центре — мрачное прошлое и почти беспросветное настоящее. Если детство прошло в домашнем аду, с отцом-насильником, как тяжело будет жить с этим секретом? Можно ли простить родную мать, не сумевшую защитить от жестокости? Одно неверно сказанное слово в детстве может вернуться бумерангом в настоящем, вызвав боль, стыд и отчаяние. Тайны, которые ты тщательно хранишь, в любой момент могут выплыть наружу. В «Когда все возможно» все герои находятся в зависимости от собственного прошлого, а настоящее расставляет ловушки.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.
Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.
Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.
Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».