Праздный дневник - [15]

Здесь вместо глаза тусклая слюда,

Красавец мой, ты толст, как поросенок».

Я закричу, я встану тяжело,

Я зрелый муж, старуха – только дева,

И мне плевать на ваше ремесло,

И той, что справа, и того, что слева.

– На, дуралей, – партнер ее швырнет

Мешок костей на простыни из ситца,

И я сдаюсь, и здесь невпроворот,

Где каждому подняться – мне разбиться.

Потом грехи, чем совесть тяжела,

Они, глумясь, подробно перескажут,

Всех соберут, с кем жизнь меня свела,

И каждый грех собравшимся покажут.

И с кем и как подробно повторю —

Мгновенья счастья, подлости минуты,

При всех о них опять проговорю

Слова хулы, что говорил кому-то.

Увидев гнев и слезы – не умру,

Но чтоб не видеть мне людей и мира,

С глазами кожу медленно сдеру,

Как скатерть со стола во время пира.

Сквозь боль и стыд услышу только смех,

Да крыльев шум, да шорохи, да вздохи…

И суд людской – не первородный грех —

Начнет отсчет неведомой эпохи.

6 января 1978

* * *

Невесома, немыслима, неопалима,

Безобразна, груба и жалка,

Но однако – не выстрели мимо,

Незлобивого бога рука.

Да, некстати, да, противу меры,

Да, вокруг и внутри – жернова,

Да и судьбы – всего лишь примеры,

Что усталость верховно права,

Да, убоги счастливые лица,

Разум прав, ненасытно трудясь,

Но без этого вдруг прекратится

Смерти с жизнью надежная связь.

Все растает в бесплодном потоке,

В этом важном скольженье струи…

Пусть сомкнутся тяжелые топи,

Ненасытные губы твои…

19 марта 1978

* * *

Мы связаны бываем с целым светом —

Листком бумаги, ниткой телефонной

И детскою игрой в любовь и долг.

Но вот приходит время расставаться,

И нити рвутся с треском или тихо,

И кажется, ничто уже не тронет

Твоей души – ни искренность, ни право

Убить тебя реально или в мыслях.

Живешь в лесу и ходишь за грибами,

И ловишь рыбу даже равнодушно,

Забыв, что у нее, быть может,

Подобная твоей, угрюмая и нежная душа.

Отрезав голову, и выпотрошив рыбу,

И вылив на железо масло,

Что привезла тебе печальная курсистка,

Застенчиво на нежность намекая,

Еще когда ты был свободен,

Не всунут в одиночество,

Как голос в тело, как гвозди в банку из-под краски,

Как мышь по шею в мышеловку,

Как скальпель в глаз и как в кулак змея.

Однако же, вернемся к сковородке.

Зажарив рыбу на шипучем масле —

Полезной памяти курсистки,

Ты вытащишь из банки из-под краски

Хорошие и правильные гвозди

И, обкусав, конечно, не зубами —

Кусачками округлые головки,

Вобьешь их в стену.

Для чего же рыба?

Конечно же, для силы.

Хороший завтрак прибавляет силы.

Но главное – сумей не переесть.

Потом восстань, помой посуду

И, разбежавшись, стукнись головою,

Но если смел, полезнее – лицом

Об эту стенку. И когда железо

Войдет в твою расколотую плоть,

Ты, как и я, сумеешь ощутить

Живую связь тебя и мира,

Конечно, если гвозди

Уже успеют заржаветь от влаги —

В лесу ее всегда намного больше,

Чем в городе, напичканном теплом и духотой.

Так, если ржавчина, считай – пришла удача.

Побившись головой или лицом

Об эти гвозди,

Иди живи, и пусть гниет лицо,

И вот когда слепой, в коросте,

В хлопьях гноя, ты закричишь,

Не выдержав гниенья,

Сумеешь ощутить, с какою силой

Твоим несчастьям сострадает мир,

Умри потом спокойно. Не забудут,

А будут говорить:

Он просто глуп,

Не стоило так биться головою,

Не только что лицом,

Смотрите, ничего не изменилось…

Ты им не верь и не печаль души.

Как воды, загорожены плотиной,

Когда-нибудь весной сумеют путь найти —

Внизу ли, сбоку ли, а может, через край перевалив, —

Когда-нибудь, но выйдут за пределы водоема

И проведут свою полезную работу.

Так твой поступок незаметно

Для их ума

Изменит их и жизнь, и представленье,

О том, как следует и жить, и поступать,

И даже, к счастью,

Изменит жизнь неверующих в это.

Но какова механика влиянья

И в чем секрет, и сам я не пойму.

Но станет мир щедрей на состраданье,

И никакая сила помешать не в силе

Забытой боли сделать милосердней

Живущих после нас

И вслед за нами.

20 марта 1978

* * *

Как летний вечер душен и протяжен,

И потным жаром тянет от камней,

Да, путь земной недолог и продажен,

Так человек на кол бывал посажен,

А вот за что – всевышнему видней.

Не умирал, в сознанье пребывая,

Сквозь боль смотрел туманную окрест —

А сквозь нее земля плыла кривая,

Каленая, сквозная и живая,

Похожая на чашу, а не крест.

И первый день толпа еще глазела,

Хоть скорбный вид ее не веселил,

Как хорошо и плавно гибло тело —

Оно еще жило, оно уже летело,

Да, на колу, без примененья крыл.

На день второй заела ждавших скука.

И то – прождали сутки с небольшим.

– Молчит, – сказали, – надо же, ни звука,

Смотреть и ждать бессмысленная мука, —

И разошлись, растаяли, как дым,

Дым от костра, от спички, от пожара,

Дым от судьбы, от истин, от времен,

Дым от сгоревшего земного шара,

Дым юности, любовного угара,

Дым выцветших хоругвей и знамен.

На третий день сломило тело волю.

И мир, как дым, растаял из очей,

Живой внутри себя, он жил, еще позволю

Сказать, что выбрал сам указанную долю,

Единственный средь них, ненужный и ничей.

И девочка – зеленые сапожки,

От сытости похожа на слона,

Швырнула камень хоботком ладошки,

Движеньем гибким, как походка кошки —

Да жив ли он, и метка ли она?

Конечно, как стрелок закваски экстра-класса,

Как мастер мастеров-ухватки-хоть-куда,

Ударил камень в грудь, ускоренная масса