Праздный дневник - [13]

Я бы место свое уступил,

Где и совесть, и смерть белы, как крахмал —

Да пророк мою дверь на засов закрыл,

Да повесил замок, да гвоздем забил

И меня пинком от нее прогнал.

3 июля 1975

* * *

Закутай мне плечи, закутай,

Свяжи меня крепким узлом,

И буду я счастлив минутой,

Добром обойденный и злом.

Ну что же ты медлишь и тянешь,

Не стукнешь в закрытую дверь?

Рябиной за окнами вянешь,

Совсем ослабев от потерь.

Неужто закончены страхи,

Не встретиться больше уже?

Неужто измучены пряхи

На нашем шестом этаже,

И больше не крутятся нити,

Свивая нас в парную прядь,

И больше не выказать прыти

В умении брать и терять?

И только всего и осталось —

Припомнить сквозь быт и дела,

Как прошлое нежно сломалось

И нити судьба расплела.

10 ноября 1975

* * *

Вступленье. Середина. Эпилог.

Открытым текстом. Молча. Между строк.

Пускаясь в ор. И губы на замок.

– Мне с вами невозможен диалог.

Но вы – и хлеб, и кров моих детей.

Владельцы вод. И рыбы. И сетей.

Но вы – вверху на каждый мой прыжок,

И в ваше ухо вставлен мой рожок.

И все же, вновь распластанный у ног —

Не одинок – и трижды одинок.

Открытым текстом. Молча. Между строк.

Пускаясь в ор. И губы на замок.

– Мне с вами невозможен диалог.

6 января 1976

* * *

Отпраздновав последнюю победу,

Не дотащась до первых рубежей,

Сажусь в вагон и в город мертвый еду —

А может быть, мне кажется, что еду, —

С женою общей местных сторожей.

И в болтовне, раскосой и румяной,

В пусканье слов на ветер из окна

Я вижу вдруг, что в бабе этой пьяной —

Не от вина, от слов случайных пьяной —

Моя душа, представь себе, пьяна.

И что с того? За ней – десяток ружей,

Все в два ствола, и палец на курке,

И город твой – за вьюгой и за стужей,

Тот город твой – в душе твоей недужей,

И вся она в твоей лежит руке.

Что говорить, что выхода не видишь,

Священен град, надежны сторожа,

Так, может быть, не доезжая, – выйдешь,

Ты с ней в руке на полустанок выйдешь,

От холода возникшего дрожа.

А как же ты и с долгом, и с раскладом,

Великодушьем сумрачным твоим?

Но то – потом, сначала ты за складом,

На банках с розоватым маринадом

Вот этой потаскухою любим.

Сначала – ночь и сонный полустанок.

Сначала – свет, бегущий из ночей.

Сначала – жесть заржавленная банок,

Сначала – та судьба – судьбы твоей подранок

И свет звезды по роже из очей.

Еще не поздно – есть на свете кассы,

И поезда уходят каждый час

Туда, где ты, избранник божьей массы,

Король и маг продажной этой трассы,

Один из тех, а не один из нас.

Но мертвый город тоже не из малых,

И у него законные права,

И ты везешь счастливых и усталых,

Любивших на перронах и вокзалах,

Засунув их, как пальцы, в рукава.

1 августа 1976

* * *

Собираться пора уже скоро

Сквозь таможенный строй за кордон,

Где такое раздолье простора

Для души, и полета, и взора,

Где нас ждет не дождется Харон.

Нас таможня обшарит надежно,

От души до карманов и плеч.

Ей, таможне, обшарить несложно,

Пропустить ничего невозможно,

Что от тленья дано уберечь.

Не присвоят надежды и встречи,

Память белых и черных ночей,

Все твои домотканые речи,

Что подстать и шуту, и предтече,

И еще полдесятка речей,

Заклинанья, желанья, примеры,

Серебро из курганов седых

И начало неведомой веры,

Где и волки, и жертвы их серы,

А законы верны для двоих.

Лишь одно эти точные руки,

Эти пальцы умелых кровей

Не пропустят ни в жесте, ни в звуке,

Ни в любви, ни в ремесленной муке

Не пропустят они, хоть убей, —

Это – малую толику света,

Это – малую каплю тепла,

Чем с зимы и до самого лета

Еле-еле, и все же согрета,

Просто женщина, просто жила.

26 января 1977

* * *

Так бережно, как вы меня любили,

Так ласково, как вы смотрели вслед,

Смотрю на вас и спрашиваю – были

Те наши дни? Мне отвечают – нет.

Был просто час, когда душа светила

Всем, кто глаза навстречу подымал.

Я говорю: – Ведь ты меня любила?

– Нет, не тебя, а ты не понимал.

Был просто час, была одна минута…

Так к солнцу степь выходит по весне.

Так все равно принадлежать кому-то…

– Раз все равно – принадлежите мне.

– Ты не поймешь, кому была удача

И с кем ты был, возникший из тепла,

Из нежности и утреннего плача…

– Я был с тобой.

– А я – одна была.

22 мая 1977

* * *

Н. Эйдельману

Он уходил, уверен в правоте, —

Все по закону чести и отваги,

А то, что Александр марал бумаги,

Отражено на мраморной плите.

Он уходил, удачей осенен.

И позади счастливая развязка,

Веселой лени выгодная встряска.

Героем дня. Беспечен и влюблен.

Он уходил, Россию сокруша,

Удачливей в тот час Наполеона,

И женщины вослед ему влюбленно

Взирали, от восторга не дыша.

Ну хорошо – свет мстил поэту так,

Французский мальчик свету был послушен —

Но кто-нибудь ведь был неравнодушен

К стиху, к судьбе или охоч до драк?..

Он уходил свободно, свысока

Взирая на заснеженные дали.

И в грудь ему ствола не упирали,

Ничья к курку не вздрогнула рука.

7 июня 1977

* * *

Шел, окруженный праздною толпой,

Был вид его и сумрачен, и беден.

И было далеко до славы и обеден,

А близко было до любви слепой.

Но, как они, он жалок был и слеп,

Но, как они, – жесток и фанатичен.

Своею смертью в смерти ограничен,

Своей судьбой – в избранности судеб.

Так незаметно к озеру пришли;

Смеялись дети, плакали старухи,

Везде следы погрома и разрухи,

Но средь камней шиповники цвели.

И он прошел сквозь тернии к воде,

И кровь свою смешал с прозрачной влагой