Праздный дневник - [12]

Я живу напротив – вы один все время.

Без любви, поймите, жизнь – не жизнь, а бремя.

К счастью звал тот голос тихо, без тревоги:

«Подводи итоги. Подводи итоги».

Я шагнул навстречу – пусто на пороге.

Подводи итоги. Подводи итоги.

26 марта 1975

* * *

Черной крови выплевывай сгустки

На исходе прекрасного дня,

Осененный крылом трясогузки,

Мимоходом крещенный по-русски

Двоеперстьем воды и огня.

Бедный мальчик шестого десятка,

Раскусивший успеха закон —

Седину выручает присядка,

И спасает от смерти оглядка

До законных твоих похорон.

Суетись и верти головою,

Все, что должен, смотри, не плати.

Справедливость – занятье пустое,

Да отымется вдвое и втрое

Без согласья на нашем пути.

Перемена, опять перемена,

К новой жизни крутой поворот,

Впереди – мировая арена,

А за нею – Святая Елена,

Словно вечер за полднем, грядет.

Так стирай у горячего крана

Черной кровью залитый платок,

Порожденье кино и Корана,

Может, поздно, а может быть, рано

Жэком принятый в должность пророк.

26 июня 1975

* * *

Ах, какая капля влаги,

Красной влаги на бумаге

В половине часа ночи,

В половине часа сна.

Подымаем права флаги,

Входим, полные отваги,

Где сияют девы очи

И царит она одна.

Нам – безродным и горбатым,

Плесом выгнанным, Арбатом

Непривеченным и только

Прописавшим в старом доме —

В этом образе распятом,

В этом ангеле крылатом

Открывается вот столько,

Обязательного кроме:

На пол-лейки – два цветочка,

В переводе глупом – строчка,

Словно рыба, вместо глаза

Обращенная хвостом,

В коммуналке – два звоночка,

В книжке титул «Крест и бочка»,

И прекрасная зараза

На кушетке вверх нутром

Отрывается с ухмылкой,

И любовью самой пылкой

Дарят эти причиндалы,

Атрибуты сна и быта, —

Мне, владеющему вилкой —

О, с отвагой самой пылкой —

Как трезубцем в Риме галлы —

Вот собака в чем зарыта.

Мне, следящему глазами

За движеньем с тормозами,

С тормозами мне, любящу

Еле-еле, пальцем в небо…

Только призраки возами,

Но они навстречу сами,

Не кричащу, говорящу,

Пусть шепчащу мудрость мне бы.

И распятая картинка —

От двуперстья паутинка —

Свой печальный опыт кажет,

Пылью пальчики чернит,

Прошлой жизни половинка,

Полунемка, полуфинка,

Ухмыльнется, слово скажет,

В нужном месте промолчит.

«Место главное – в чулане», —

Это присказка в романе,

И не пахнет здесь финалом,

Пахнет мудростью одной:

«Передайте сыну Ване:

Мир замешан на обмане,

Посему в большом и малом

Все кончается войной.

Посмотри на мир пропащий

И на подвиг предстоящий,

В чем ты видишь неувязку,

В чем иной устрой и ход,

Чем мычащий, говорящий,

Пьющий, воющий, скорбящий

Опровергнет ту побаску,

Предъявив наоборот?

Посему не брось старушку,

Здесь поставишь раскладушку,

И от носа вдоль гортани

Сеть раскинет паучок.

Тело бросишь на подушку,

Ноги кверху на кадушку,

И, как сказано в Коране,

Время сядет на крючок.

Нас найдут на нас похожи,

Все прочтут по нашей роже

И останутся в чулане,

Но, конечно, на полу.

На полу, но рядом все же.

Нам покой всего дороже. —

Это присказка в романе,

Но и истина полу-».

Я ложусь без лишней фразы.

Пауки приплыли сразу

И – за дело без затей.

Ах, старанье, ах, сноровка,

Надо ж – точно – полукровка —

В дверь колотятся заразы

И в меня без лишней фразы

Светят светом фонарей.

Тишина под нами тихо

Ткет, как сонная ткачиха,

Полотно «не-раз-берихи»,

Полотно «все напле-вать».

Мыши с шипом, как шутихи,

На поверку – надо ж – лихи,

Нос грызут, хрустят хрящами

И носильными вещами.

Мы молчим, и дева с нами.

Ходит мерно под мышами

Односпальная кровать.

3 июля 1975

Воображаемый монолог А. Эфроса, обращенный к Ю. Любимову,

3 июля 1975 года

Я кручу не еле тихо педаль,

Он свистит себе в кулак, как в свирель,

А они кричат: «Во дают!».

Собирался я, как водится, вдаль,

Да обрыдла ему канитель,

И позвал он меня в свой уют.

Полюбили мы любовью одной

Ввечерочку выпивать по одной,

В первый раз это случилось в выходной.

Хорошо! Я мешаю кисель —

Он мешает мне прилежно мешать.

«Расцарапай ему рожу!» – кричат.

А весна на дворе и капель,

И погода хоть куда, твою мать,

И сосульки по асфальту бренчат.

Я сказал ему: «Ты не мешай!»

Он ответил мне: «Вонючий лишай,

Ты мешанья меня не лишай».

А кругом уже содом или гам,

А кругом уже и сопли, и свист,

А кругом уже канаты висят.

И на музыке, приставленной к ногам,

Наступленье барабанит солист,

И в копытца сто стучат поросят.

Я сказал: «У меня, брат, дела».

Он сказал: «Тебя вошь родила».

Я сказал: «Не гложи удила».

И пока я о том говорил,

Убеждал его нас пожалеть,

Уговаривал не тешить партер,

Кулаками он меня молотил,

Опускал мне на голову медь,

Бил то чем, то ногой, например.

«Ах ты, сука, – говорил, – миролюб, —

И вонзался ботинок меж губ, —

До чего ж ты, паскудина, глуп».

Я ему отвечал: «Ты не злись,

Стыдно видеть себя в дураках,

Никогда я, мол, не был шутом».

«Это жизнь», – говорил он – и хлысь!

Хрясь! – чем попадя было в руках,

То плечом, то клыком, то пинком.

«Ты же брат, – шевелился кадык, —

Разберись, – шепелявил язык. —

Не срамись перед нами, срамник».

……………………………..

Тихо плывет лодочка,

Где-то гремят громики,

Тело не шевелится.

Без меня пьется водочка,

Без меня строят домики,

И мука без меня мелется.

Я судьбе своей всевышней не рад,

Что я в мире, не хотя, натворил? —

Коль другого убил, говорят, —

Воскресенье свое погубил,

Не могу я помочь тебе, брат,

Я есмь червь – не пророк Гавриил.