Праздный дневник - [10]

Меня это, друг мой, наводит на мысль,

Что сам ты бесценное время теряешь

На это пустое занятье.

– О господи, что ты! – воскликнул я тут же

И дятла убил,

Подтвердив, что искренне был удивлен,

Когда обвинили меня в занятье искусством.

Теперь этот дятел, набитый трухой,

Стоит, постигая всю пагубность спора во время работы.

5 ноября 1966,

Баренцево море

* * *

К. И. Чуковскому

Все как положено по штату —

Белы дома и высоки.

Заставы прежнего Арбата —

На дне асфальтовой реки.

Колеса режут и утюжат

Витые лестницы, следы

И дом старинный, неуклюжий,

Меня хранивший от беды.

Все хорошо, все так же минет,

Снесут и эти этажи

И сохранившийся доныне

Обломок пушкинской души…

3 августа 1967

* * *

Она кругами ходит, слава,

Она смыкается с бедой,

Она проклятие и право

Быть до конца самим собой.

Она не спросит, где истоки, —

Запишет сразу в мудрецы

И раньше зрелости – в пророки,

И раньше смерти – в мертвецы.

3 сентября 1968

* * *

Н. Ильиной

И так в веках – мне плыть, и плакать,

И возвращаться к берегам,

Где гам лесной, и гать, и слякоть,

И крики уток по утрам.

Где парк и дом, снесенный веком,

И симметричен пней расклад,

Как было раньше в царстве неком,

Здесь был разрушен некий град.

Лишь уцелели эти ели

И этот пруд среди дерев,

Да небеса, да звук свирели,

Да детства жалостный напев.

1 октября 1968

* * *

П. К. Сумарокову

Казалось, все было некстати:

Знакомство, зима, Кострома.

Тускнели на полках тома,

Начавшие жизнь на Арбате.

Печален апостольский лик

И плесень на бронзе двуглавой.

Как будто владевший державой,

Встречал меня нищий старик.

Встречали пустые глазницы,

Встречали сутулые плечи,

Но речи – нездешние речи!

Но руки – как крылья у птицы!

Он был одинок, не у дел.

Он был за пределами боли,

Оставленный всеми. И доли

Иной на земле не хотел.

Иначе он мерил обиды

И мерой иною – потери.

И заперты наглухо двери,

Открытые настежь для виду.

И лампа в шестнадцать свечей

Мою освещала удачу…

И разве я что-нибудь значу

Без этих негромких речей?..

1 декабря 1969

Письмо в Крым

А. Латыниной

А день подаренный не гас,

И так тебя мне не хватало,

Но небо лишь соединяло

Степями разделенных нас.

И о простор его с разлета

Мы бились. Падали в пески.

И те паденья и броски

Лечили память и работа.

И кто за это нас осудит,

Что дни палим в огне строки?

Да будут боли нам легки,

Да будет нам как есть – да будет!

29 ноября 1970

* * *

Последний час потерянного дня,

Меж сном и встречей нáдолго застрявший,

Мой долг, мой выкормыш вчерашний,

Спаси от жалости меня.

Мытье посуды. Ветер за окном,

Не сон, не явь – усердные потуги…

Слова, заоблачные други,

Помыслим вместе об одном.

Поверим – в неизбежность буден,

В кровосмешение стиха

И в то, что речь всегда тиха

У тех, кто миру неподсуден.

28 февраля 1971

* * *

Не плыл тот вечер медленно к реке,

Не гнал пастух пестреющее стадо.

Но было сердце и закату радо,

И куполам, темневшим вдалеке.

Застывший пруд асфальтом окружен,

И лип листы шершавы, как ладони.

А мальчик, заблудившийся в Сульмоне,

В московский пруд до одури влюблен.

Еще когда у Понта коротать

Недолгий век, и мерзнуть, и молиться.

А на Арбате чопорные лица

Ему дано прощально понимать.

Играй, труба, за флейтой торопись,

«Тенелла, о тенелла» – ту же фразу,

Какую не сфальшивили ни разу

Моя судьба, любовь моя и жизнь.

1 ноября 1972

* * *

Благослови вас свет создавший

И ты, на грани света, век.

Забытый Бог и зверь, уставший,

Как все познавший человек.

Благослови вас увяданье,

Покоя стертые черты,

И мера общая страданья,

И мера общей доброты.

Благослови в года пустые,

Во все иные времена,

И те великие простые

Безумий наших имена.

Я вас прошу, да будьте святы,

Пусть отзовется словом – медь,

Все, что крылато, – то распято,

Так шло до нас, так будет впредь.

26 ноября 1972

* * *

Что за мерзостные звуки,

Как от камушка круги?

Кто-то тянет к небу руки,

Слышу: «Боже, помоги!»

Что за хлипкое стенанье?

Сквозь грошовый плоский ад

Хнычет Божие созданье —

Полуптица-полугад:

«Боже, слышишь, виноват».

Хнычет Божие созданье,

Молит, кружится ужом,

То подпрыгнет в мирозданье,

То пульнет в него ножом,

Возле крови вьет круги,

Слышу: «Боже, помоги!»

Дали с милкой по обету:

Не касаться больше тел

Той зимой – как будто нету

И других на свете дел.

Но едва начаться лету —

Первым к бабе подлетел…

Закурю-ка сигарету,

Только спичек больше нету,

Попрошу у мелюзги,

Слышу: «Боже, помоги!»

Сенокос, пора запаса,

Близ соломенных палат

Рисовальщик бросил Спаса —

Полуптица-полугад.

Скомкал, бросив, чудо Спаса,

И хрипит: «Не виноват,

Что в глазах у Спаса ад…»

Набекрень пошли мозги,

Слышу: «Боже, помоги!»

Бьет портной свою зазнобу,

Колет тонкою иглой.

А потом ползет по гробу

И целует аналой:

«Маша, Маня, что с тобой?» —

«Все в порядке, дорогой, —

Машет чучело ногой. —

Все, что сплыло, береги!»

Слышу: «Боже, помоги!»

Жук в канаве чешет лапки,

Дрозд и кошка под кустом.

«Дай, жена, поменьше тапки.

Разберемся, чьи, потом —

Лешки, Гошки ли, Агапки —

Разберемся в них потом, —

Шевеля железным ртом,

Цедит, чавкая с трудом. —

В загсе даден этот дом.

Если даден дуре дом,

Пуще глаза береги,

Нет друзей, одни враги…»

Слышу: «Боже, помоги!»

То ли сам кричу ли, плачу,

То ль кровать моя скрипит,

Я бы мог, а ты – тем паче

Жить в согласье, жить иначе…

Гаркнул медный монолит:

«Век свинячий, инвалид.

Мало крови попил, сука,