Православие и Культура - [89]

Противники этого направленія, ученые умѣренно–конфессіональной окраски, исходили изъ предпосылки исключительности значенія христіанства въ силу безконечной цѣнности личности Христа. Большинство ихъ, стоя на общей съ противниками почвѣ признанія вліяній окружающей среды, стремилось лишь ослабить силу этихъ вліяній, ограничить сферу ихъ, сводя все къ чисто внѣшнимъ заимствованіямъ въ области культовой практики или догматическихъ формулировокъ. Для этого направленія очень характерна (въ pendant односторонности Древса, только въ другомъ лагерѣ) книжка С. Clemen’a (Der Einfluss der Mysterienreligionen auf das älteste Christentum, Qiessen, 1913), построившая свои выводы на чисто формальномъ разсмотрѣніи дошедшихъ до насъ свѣдѣній (конечно, неполныхъ) о географическомъ распространеніи мистерій и культовъ въ эллинистическую эпоху. Такое искусственное ограниченіе приводитъ автора къ утѣшительному выводу объ очень слабомъ вліяніи мистерій на христіанство. Оно сильно было лишь на периферіи, въ гностицизмѣ, а изъ него воздѣйствовало на культъ, мистерію. Этотъ выводъ, полученный съ явнымъ искаженіемъ перспективы, успокаивая формальнымъ отводомъ, совершенно оставляетъ безъ разсмотрѣнія два основныхъ, выдвигаемыхъ противниками, положенія. Въ предисловіи къ Kyrios Christos Буссе именно на нихъ и опирается въ отмежеваніи своей позиціи: 1) слишкомъ большое количество аналогій между христіанствомъ и эллинистическими мистеріями и культами и 2) невозможность понять ихъ всѣ на почвѣ одного лишь Евангелія Іисуса.

Зато другіе представители того же лагеря считаютъ главнымъ образомъ эти вопросы подлежащими разсмотрѣнію въ первую очередь. Не всякая аналогія предполагаетъ одинъ источникъ происхожденія. Въ существенныхъ и характерныхъ чертахъ эти аналогіи могли развиться изъ богатѣйшаго идейнаго запаса, оставленнаго Христомъ. Въ логическомъ отношеніи такое построеніе было бы даже прочнѣе, ибо тѣмъ самымъ избѣгнутъ былъ бы нѳзаполнимый провалъ между двумя фазами начальной стадіи исторіи христіанства — еврейской и эллинистической. Въ этомъ направленіи особенно послѣдователенъ проф. А. Гарнакъ. Чѣмъ дальше, тѣмъ лишь больше укрѣпляется онъ въ мысли, что «объясненіе многому можно найти въ еврействѣ, ибо, благодаря ему, молодая религія, въ томъ, что относится къ области фантазіи и идей, не имѣла юности» (Theol. Literaturzeitung 1922, № 7, стр. 147). Она не начинала своего развитія съ простѣйшихъ формъ, а продолжала развивать и углублять воспринятое изъ старой еврейской религіозной культуры. Даже въ отношеніи ученія о Троичности Гарнакъ находитъ убѣдительные аргументы въ пользу установленія его чисто іудеохристіанокихъ корней, вопреки ставшему уже трафаретнымъ мнѣнію о вліяніи неоплатонизма (см. его Entstehung und Entwickelung der Kirchenverfassiung und des Kitrchenrechts in den zwei ersten Jahrhunderten, Leipzig 1910, глава: Das Qrundbekenntnis der Kirche).

Буссе, типичнѣйшій представитель сравнительно–религіозно–исторической школы, учелъ въ своемъ «Kyrios Christos» всѣ выводы, къ какимъ обязываетъ стремленіе обѣихъ школъ оставаться на чисто научной почвѣ. Изъ плоскости расчлененія и сведенія всего къ схемѣ отдѣльныхъ, чисто механическихъ заимствованій онъ переводитъ вопросъ на почву осторожнаго, всѣми оговорками обставленнаго психологическаго анализа. Дѣло идетъ не о прямыхъ заимствованіяхъ изъ мистерій и культовъ, а, скорѣе, объ идейной атмосферѣ, въ какую попадало христіанство, выходя за предѣлы Палестины (см. его Предисловіе къ 1–му изд.). Изъ нея впитывало христіанство безсознательно новыя идеи, главнымъ образомъ, въ навыкахъ культа и привычныхъ для вступающаго въ общину формахъ благочестія. Именно въ культѣ и набожности, въ стремленіи вѣрующаго сердца излиться передъ объектомъ своей вѣры, осязать его, приблизиться къ нему и понять, ищетъ Буссе происхожденія различныхъ догматическихъ идей, возникающихъ, борющихся и смѣняющихъ другъ друга въ потокѣ неяснаго догматическаго броженія христіанской мысли первыхъ трехъ вѣковъ. Понятіе о «Господѣ Христѣ», считавшееся обыкновенно первичнымъ въ христіанствѣ, для Буссѳ завершаетъ собою цѣлый періодъ въ новозавѣтномъ богословіи. Для этого онъ устанавливаетъ группировки тамъ, гдѣ ихъ раньше не дѣлали. Уже Евангелія, по его мнѣнію, не отражаютъ въ чистомъ .видѣ, вѣрованій іерусалимской общины. Эти вѣрованія, сохранились лишь въ древнѣйшихъ частяхъ — у Марка и івъ общемъ Матѳею и Лукѣ источникѣ. Въ этихъ древнѣйшихъ частяхъ мы видимъ полное отсутствіе для Іисуса Христа наименованія «Господь». Іерусалимское богословіе знаетъ только «Сына Человѣческаго», особое понятіе, давно сроднившееся съ еврейской апокалиптикой. Вокругъ него группируется весь комплексъ мессіанскихъ идей; съ пріятіемъ его постигается и смерть Іисуса, положившая предѣлъ чаяніямъ въ лицѣ Іисуса, земного Мессіи. Но потускнѣніе образа «Сына Человѣческаго» начинается сразу же при переходѣ христіанства въ эллинистическія общины, возникшія до ап. Павла, — образъ Мессіи начинаетъ блѣднѣть. Новыя отношенія къ объекту своего культа новыхъ людей, придавшихъ этому культу новыя формы, выявляются въ наименованіи «Господь» (Kyrios). Его корни лежатъ, по Буссе, въ культѣ цезарей, пропитавшемъ своими идеями самый воздухъ тогдашняго міра. Само собой напрашивающуюся аналогію съ сирійскимъ «мар» (учитель, господинъ) Буссе отклоняетъ, несмотря на засвидѣтельствованную еще посланіями Игнатія Богоносца древность извѣстнаго христіанскаго взыванія: «Мараната!» («Ей, гряди, Господи!»).