Православие и Культура - [75]

Можетъ быть, наиболѣе глубокія и обобщающія мысли по этому поводу, по анализу самаго понятія «націонализма» высказаны Рабиндранатомъ Тагоромъ въ его книжкѣ «Націонализмъ».

Но изъ богатой литературы по національному вопросу, выросшей въ военное и послѣвоенное время, мы остановимся только на нѣкоторыхъ иностранныхъ писателяхъ, затронувшихъ эту проблему въ отношеніи къ русской національности и русской культурѣ.

Наиболѣе серьезными изъ этихъ книгъ, часто написанныхъ въ пылу военнаго ожесточенія, столь мѣшавшаго научной объективности, являются двѣ книги, написанныя по–польски, и одна — по–нѣмецки.

Онѣ не равноцѣнны ни по именамъ авторовъ, ни по научному методу, ни по результатамъ оцѣнки. Но у нихъ есть общая черта. Всѣ онѣ отводятъ главное, основное мѣсто въ объясненіи особыхъ чертъ русской культуры, русской народной души —ея религіознымъ основамъ, всему своеобразію православія, какъ особаго культурно–историческаго типа христіанства.

Съ этой точки зрѣнія всѣ эти три книги должны насъ заинтересовать.

Начнемъ съ польскихъ книгъ. Обѣ онѣ принадлежатъ перу двухъ крупныхъ ученыхъ. Извѣстный Львовскій историкъ проф. Станиславъ Кутшеба озаглавливаетъ свою книгу: «Противоположности и источники польской и россійской культуры».[59]) Еще болѣе извѣстный намъ Краковскій профессоръ Маріанъ одѣховскій, авторъ работъ о русскомъ, польскомъ и славянскомъ мессіанизмѣ, выпускаетъ въ 1920 г. сборникъ статей подъ заглавіемъ: «Россійскія вліянія на польскую душу».[60])

Казалось бы именно, что отъ этихъ двухъ авторовъ, сыновей сосѣдняго, близкаго, братскаго народа, связаннаго съ нами столь тѣсно долгими историческими судьбами, можно было ожидать наибольшаго проникновенія въ область родственной имъ русской души и русской культуры.

Но данныя книги оставляютъ въ насъ чувство сильнаго разочарованія въ степени и возможности пониманія пасъ ближайшими сосѣдями нашими и братьями. Слишкомъ много горечи, слишкомъ много яду внесено исторіею въ мартирологъ польско–русскихъ отношеній, въ тысячелѣтнее всегда насильственное сожительство. Нѣтъ страшнѣе и глубже ненависти, чѣмъ если она возгорится между родными братьями, говоритъ мудрая сербская пословица.

И обѣ разбираемыя книги, къ сожалѣнію, подтверждаютъ ее. Выпущенныя въ свѣтъ въ годы обостренія русско–польскихъ отношеній (одна въ 1916 г. въ годъ активнаго выступленія легіоновъ Пилсудскаго противъ Россіи, вторая въ 1920 г. — передъ походомъ Пилсудскаго на Кіевъ), онѣ не даютъ того безпристрастія, котораго мы могли бы ожидать отъ нихъ по почтеннымъ именамъ ихъ авторовъ. Вмѣсто того, чтобы указать черты славянской общности въ русской и польской душѣ (такъ вѣдь поступалъ когда–то самъ же М. Здѣховскій въ своихъ первыхъ книгахъ), они оба заостряютъ противоположность между русской и польской культурою, полярность этихъ культуръ, извѣстную ихъ враждебность.

Книга Кутшебы — отвѣтъ на заданный авторомъ самому себѣ вопросъ: «чѣмъ объяснить наслѣдственность вражды, антагонизмъ между Польшею и Россіею, который длится столько вѣковъ, несмотря на общность славянской крови?» (вступленіе). Именно антагонизмъ между русской и польской душой, по мнѣнію Кутшебы, и является основнымъ факторомъ ихъ отношеній. Для объясненія этого антагонизма авторъ слѣдуетъ довольно упрощенному пріему — даетъ общую отрицательную характеристику русской культуры въ сравненіи съ положительной культурой польской, исходя изъ кардинальнаго факта — противопоставленія православія католичеству.

Есть политическій антагонизмъ между обоими народами: борьба за «русскія» (литовско–русскія, скажемъ мы) земли (стр. 7—14); есть національный антагонизмъ, обострившійся въ XIX вѣкѣ, благодаря «неравному браку», заключенному въ 1815 г., — соединенію Ц. Польскаго съ Россійской Имперіей и дальнѣйшимъ грустнымъ судьбамъ этой уніи (стр. 14—24).

Но даже еслибъ этихъ причинъ не было, еслибъ онѣ были вполнѣ устранены, все же остался бы глубокій, коренной антагонизмъ, «взаимное отталкиваніе польской и русской культуры» (стр. 21).

Наиболѣе рѣзкую противоположность Кутшеба видитъ въ четырехъ культурныхъ областяхъ: въ религіи, въ правѣ, въ характерѣ и обычаяхъ обоихъ народовъ. И основнымъ факторомъ являются различія въ религіи, всѣ остальныя — лишь производныя изъ этого кардинальнаго фактора.

«На культуру народа религія, исповѣдуемая имъ, производитъ безгранично сильное вліяніе не только тѣмъ, что она разрѣшаетъ величайшую загадку человѣческаго духа, вопросъ о загробной жизни, и примиряетъ жизнь со смертью, не только тѣмъ, что она (религія) правитъ обществомъ черезъ посредство создаваемыхъ ею учрежденій, — но прежде всего тѣмъ, что она касается глубинъ человѣческихъ понятій и чувствъ, опредѣляетъ ихъ цѣнность, утверждаетъ ихъ бытіе своими заповѣдями, изъ коихъ зачастую однѣ, воспринятыя правомъ, становятся правовыми, нормами, а другія, существуя рядомъ съ правомъ, создаютъ нѣкій естественный порядокъ, обязательный для всѣхъ, становящійся мѣриломъ въ нравственномъ отношеніи для людей, для ихъ добродѣтелей и пороковъ. Церковь создаетъ понятія совѣсти и вѣчности, предписываетъ основы любви и прощенія, чистоты мысли и дѣлъ, смиренія и покаянія и т. п.» (стр. 26). И даже личности, безразличныя къ церкви или бунтующія противъ церкви, цѣликомъ, «всѣмъ своимъ существомъ пребываютъ въ понятіяхъ той церкви, которая была церковью всего народа» (стр. 26).