Право умирать первыми. Лейтенант 9-й танковой дивизии вермахта о войне на Восточном фронте. 1939–1942 - [7]
Важно было добраться до истоков, изучить документы, составить максимально справедливое, насколько это возможно, представление об истинных ответственных, чтобы доказать собственную невиновность. Это было глубокое и непоколебимое убеждение всех немцев, и тех, кто на себе узнал, кто пережил катастрофу, и тех, кто был более молод. С первого класса школы нам говорили, что Версальский диктат несправедлив, позорен, неприемлем, унизителен для Германии. Что долг каждого немца – бороться против него, никогда с ним не смиряться. Мой первый учитель, юный доброволец 1917 года, сражавшийся на Западном фронте, не переставал нам это повторять, хотя мы тогда еле-еле умели читать и писать.
Дома то же самое, хотя дискуссии были менее ожесточенными и менее страстными. Мой отец, человек спокойный и уравновешенный, уже перешагнул за пятидесятилетний рубеж. Он интересовался событиями не как политик, а как историк. Он был актером и привилегированным зрителем среди тех, кто привел мир к взрыву. Что именно он думал? В ту пору я был слишком мал, чтобы понимать политические дискуссии, впрочем редкие, между моими родителями.
Позднее, во время войны, он замкнулся в полном молчании, возможно, для того, чтобы не возбуждать сомнений в своих сыновьях, которые все сражались на фронте. Он умер в возрасте девяноста пяти лет, через четыре дня после Аденауэра[17], которого его ослабевший мозг путал с маршалом фон Гинденбургом[18].
Он ненавидел Гитлера и Вторую мировую войну. Он был убежден, что вина за этот конфликт лежит на Германии. Но я полагаю, что он всегда видел причинно-следственную связь между событиями 1914, 1933 и 1945 годов. Гитлер для него, как и для многих немцев, был продуктом Версальского договора, а Версальский договор – результатом ошибочного или чрезмерно эмоционального признания немецкой вины за 1914-й.
Когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что отец сомневался в этой вине. Как я уже говорил, он был среди тех, кто советовал кайзеру не объявлять мобилизацию после Сараевского убийства. Историк Риттер из Фрайберга, который часто беседовал с отцом, упоминает о нем в своей книге о Первой мировой войне. Мой отец опасался, как бы сказали сейчас, эскалации, которая неизбежно должна была привести к войне. Он знал о слабости австрийской армии и опасности русской мобилизации как результата слишком тесной поддержки Германией действий Австрии. Реакция России немедленно влекла за собой ответ Франции. Он знал, что единственный способ охладить австрийский гнев против сербов после возмутительного убийства эрцгерцога – благоразумная сдержанность Германии. Этой сдержанности не хватило, и, по мнению моего отца, спасти мир стало невозможно, учитывая настроение умов в Петербурге и Париже.
Кажется, он позднее считал, что Франция могла бы помешать перерастанию локального конфликта на Балканах в европейскую войну. Однако те, кто «толкали к войне», имелись не только в Берлине, но и в Париже. «В какой еще стране, – написал он мне незадолго до смерти, – могли убить Жореса[19]?».
Но все эти исторические рассуждения мало интересовали меня в ту пору, когда главным мне представлялось искусство правильно записать фразу, продиктованную господином Кремером, моим учителем. Я продолжал дразнить французских часовых, полагая, что исполняю патриотический долг, о котором говорил господин Кремер, но укреплялся в мысли, что присутствие солдат в голубой форме в нашем городе неизбежно и, очевидно, продлится еще долго.
Но однажды это присутствие неожиданно закончилось. В одно прекрасное утро часовые исчезли. Можно было проходить мимо лагеря, не делая крюк. У французов началась большая суматоха. Грузовики с их солдатами покинули город, направляясь в сторону расположенного в 30 километрах Трира. Когда я, вместе с матерью, поехал в этот большой город на пытку к дантисту, больше не увидел дефилирующих по Симеонштрассе, между Порта-Нигра и Старой рыночной площадью, великолепных спаги[20], закутанных в бурнусы и сидящих на маленьких белых лошадях. Они исчезли, как по волшебству.
Оккупация закончилась.
И вдруг мы снова увидели на улицах германские флаги. Их было очень много; следовало отпраздновать событие, отпраздновать достойно и ярко. Продемонстрировать привязанность к рейху, которая, конечно же, никогда не ослабевала.
Но какому рейху? Веймарской республике, этому нелепому установлению, не поморщившись, принявшему версальское унижение и пощечину оккупации? Или настоящему рейху, рейху Бисмарка, который не перестал существовать, для которого поражение 1918 года, бегство кайзера и революция представлялись лишь историческими случайностями, кои будут однажды исправлены? Свой выбор можно было продемонстрировать очень просто: достаточно вывесить старый добрый черно-бело-красный флаг рейха 1871 года, а не официальный черно-красно-золотой флаг республики, который в насмешку именовали черно-красно-горчичным. У моего отца колебаний не было. Он приказал установить на краю сада, обращенного в сторону Виттлиха, флагшток и поднять на нем флаг старых бисмарковских цветов. Давая таким образом всем понять: в этом доме живут консерваторы и патриоты, верные монархическим традициям!
Одни называли Ленина «самым человечным человеком», как поэт Владимир Маяковский, другие — безжалостным диктатором, как эмигрантский историк Георгий Вернадский… Так кто он — Ленин? И чего он достоин — любви или ненависти? Пожалуй, Ленин достоин правды. Ведь «полная правда о нём неопровержимо и непоколебимо делает его титаном духа и мысли, вечным спутником и собеседником всех людей с горячим сердцем, холодным умом и чистыми руками». Ленин достоин и большего — он достоин понимания. Поняв Ленина, суть его натуры и его судьбы, мы лучше поймём себя…
Первая в советской искусствоведческой литературе большая монография, посвященная Ван Гогу и ставящая своей целью исследование специальных вопросов его творческой методологии. Строя работу на биографической канве, с широким привлечением эпистолярного материала, автор заостряет внимание на особой связи жизненной и творческой позиций Ван Гога, нетрадиционности его как художника, его одиночестве в буржуазном мире, роли Ван Гога в становлении гуманистических принципов искусства XX века.
Борис Бурлак — известный уральский писатель (1913—1983), автор романов «Рижский бастион», «Седьмой переход», «Граненое время», «Седая юность», «Левый фланг», «Возраст земли», «Реки не умирают», «Смена караулов». Биографическое повествование «Жгучие зарницы» — последнее его произведение. Оно печаталось лишь журнально.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Арсений и Андрей.Отец и сын.Поэт и кинорежиссер.Они знали друг о друге что-то такое, о чем мы можем только догадываться. Конечно, мы будем теряться в догадках, искать параллели и соответствия в том, что было изложено на бумаге и запечатлено на целлулоиде, с тем, как проживаем жизнь мы сами.Предположение исключает уверенность, но рождает движение мысли. И было бы большим заблуждением думать, что это движение хаотично. Конечно, нет, не хаотично!Особенно когда знаешь конечную точку своего маршрута.
Кто такие чудаки и оригиналы? Странные, самобытные, не похожие на других люди. Говорят, они украшают нашу жизнь, открывают новые горизонты. Как, например, библиотекарь Румянцевского музея Николай Федоров с его принципом «Жить нужно не для себя (эгоизм), не для других (альтруизм), а со всеми и для всех» и несбыточным идеалом воскрешения всех былых поколений… А знаменитый доктор Федор Гааз, лечивший тысячи москвичей бесплатно, делился с ними своими деньгами. Поистине чудны, а не чудны их дела и поступки!В книге главное внимание уделено неординарным личностям, часто нелепым и смешным, но не глупым и не пошлым.
Механик-водитель немецкого танка «Тигр» описывает боевой путь, который он прошел вместе со своим экипажем по военным дорогам Восточного фронта Второй мировой войны. Обладая несомненными литературными способностями, автор с большой степенью достоверности передал характер этой войны с ее кровопролитием, хаосом, размахом уничтожения, суровым фронтовым бытом и невероятной храбростью, проявленной солдатами и офицерами обеих воюющих сторон. И хотя он уверен в справедливости войны, которую ведет Германия, под огнем советских орудий мысленно восклицает: «Казалось, вся Россия обрушила на нас свой гнев и всю свою ярость за то, что мы натворили на этой земле».
Это книга очевидца и участника кровопролитных боев на Восточном фронте. Командир противотанкового расчета Готтлоб Бидерман участвовал в боях под Киевом, осаде Севастополя, блокаде Ленинграда, отступлении через Латвию и в последнем сражении за Курляндию. Четыре года на передовой и три года в русском плену… На долю этого человека выпала вся тяжесть войны и горечь поражения Германии.
Ефрейтор, а позднее фельдфебель Ганс Рот начал вести свой дневник весной 1941 г., когда 299-я дивизия, в которой он воевал, в составе 6-й армии, готовилась к нападению на Советский Союз. В соответствии с планом операции «Барбаросса» дивизия в ходе упорных боев продвигалась южнее Припятских болот. В конце того же года подразделение Рота участвовало в замыкании кольца окружения вокруг Киева, а впоследствии в ожесточенных боях под Сталинградом, в боях за Харьков, Воронеж и Орел. Почти ежедневно автор без прикрас описывал все, что видел своими глазами: кровопролитные бои и жестокую расправу над населением на оккупированных территориях, суровый солдатский быт и мечты о возвращении к мирной жизни.
Генерал-майор ваффен СС Курт Мейер описывает сражения, в которых участвовал во время Второй мировой войны. Он командовал мотоциклетной ротой, разведывательным батальоном, гренадерским полком и танковой дивизией СС «Гитлерюгенд». Боевые подразделения Бронированного Мейера, как его прозвали в войсках, были участниками жарких боев в Европе: вторжения в Польшу в 1939-м и Францию в 1940 году, оккупации Балкан и Греции, жестоких сражений на Восточном фронте и кампании 1944 года в Нормандии, где дивизия была почти уничтожена.