Право на защиту - [4]

— Не наверное, а наверняка! Скоро почувствуешь. И тачку себе возьмешь, и оденешься, и в Турцию съездишь.

— Лучше в Японию. Там сакэ и сакуры, — с горькой иронией отозвался Виригин.

Можно подумать, Турция для него — предел мечтаний. Что-то Мыльников его совсем за нищего держит. В Турции он не был, но в Египет они с Ириной летали. И этой зимой собирались снова, если бы не дурацкая история с экзаменами и пистолетом. А прошлой зимой Юльку с молодежной группой в Хельсинки отправляли. И сама Ирина в Финляндию ездила лет пять назад. Не все так плохо…

— В Японию? — хохотнул Мыльников. — Да хоть на Луну! Главное — цель иметь и быть готовым к переменам. Вот думаешь, эта бранзулетка в моем вкусе?.. — Мыльников повертел пальцем, украшенным массивной печаткой. — Но — солидняк. Внешний вид адвоката — его визитная карточка. Клиент больше ценит.

— И платит, — продолжил Виригин мысль партнера.

— И платит! — кивнул Мыльников, продолжая разглядывать перстень. Наврал, похоже: вполне в его вкусе оказалась вещица.

— Адвокатура — это же шоу-бизнес! Думаешь, все наши «золотые» адвокаты, что по телевизору мельтешат, умнее меня? Или тебя?.. Или образованы лучше?.. Хрен там! Просто более «раскручены». Отсюда — и связи, и клиентура, а, в конечном счете, большие бабки. А вся их болтовня о справедливости — от лукавого. Тоже мне борцы сумо…

Виригин вспомнил, как Жора Любимов припечатал тогда, в июне: «Адвокат — тоже человек». Улыбнулся.

— Чего смеешься-то?.. — забеспокоился Мыльников.

— Ничего, все в порядке. Скажи, Борь, а цинизм — необходимый атрибут нашей профессии?..

— Здоровый цинизм, Виригин, ни в одной профессии не повредит. Цинизм принципам не помеха. Я, между прочим, ментов бесплатно защищаю. Это свято. Тебя куда отвезти?

— В главк забросишь? Хочу мужиков своих проведать.

— А вот это правильно, — одобрил Мыльников. — Надо поддерживать старые связи. Дружи со своими. Пригодится.

Виригин хотел сказать, что ничего такого в виду не имел, но промолчал. Успеется.

Он очень волновался, открывая хорошо знакомую дверь. Друзья еще не знают о его новом занятии. И неизвестно, как эту новость воспримут.

Студенты платного отделения Машиностроительного института Сергей Стукалов и Евгений Коротченко, провалив во второй раз экзамен, с ногами забрались на скамейку рядом со входом в институт и пили пиво. Подстилать газету на сидение, затоптанное их же собственными ботинками, было лень.

— Он на меня давно зуб держит, козлина старая… — Коротченко кивнул на окна института.

— Кто? — не понял Стукалов, дочищая сушеную воблу. Отходы производства, в связи с отсутствием урны, приходилось бросать прямо на землю.

— Да Кощей!.. Я вот так же на лавке сидел, а он подвалил и давай зудеть. Да молодой человек, да некультурно ногами на сиденье, да подумайте о других, да фуё-моё… Тьфу! Я ему чуть меж рогов не двинул.

— Надо было, — хмыкнул Стукалов. — Он бы кони двинул, ща бы нормальному преподу сдавали. Только зря ты думаешь, что он тебя запомнил…

— Почему?

— Да он не видит ни хрена. Для него человек-то не существует. Только вот ноги на сиденье да ответ на экзамене, а человек для него — ноль!

— Это точно, — согласился Коротченко. — Слышь, чего Брилев-то не идет? Или еще мучается?..

— Вон он… Похоже, не сдал.

Брилев и впрямь выглядел разъяренным. Вертел в руках зачетку. Потом швырнул ее на землю. Выпалил:

— Да пошел он к черту, этот Кощей! Вместе со своим сопроматом!.. На дополнительных завалил, гнида! Билет-то я списал.

Зачетку Вадик Брилев все же поднял, отряхнул от воблы…

— Мы с Жекой тоже в пролете, — Стукалов протянул приятелю бутылку пива. — На, глотни.

Брилев взял бутылку, сделал жадный длинный глоток, скривился.

— Пиво у вас теплое, придурки!

— Сам ты придурок, фуё-моё, — обиделся Коротченко. — Согрелось. Ты бы там еще до вечера… на дополнительные вопросы отвечал.

— Чтоб он сдох! Гнида! — вдруг закричал Брилев и разбил бутылку о спинку скамейки. Пиво с шипеньем окатило грязное сиденье. Осколки чуть не зацепили Коротченко и Стукалова. Те поежились. Брилев продолжал орать: — Я сейчас в круизе должен был быть, по Средиземному морю! Мне батя путевку подогнать обещал. Из-за этого старого козла… Чтоб он сдох!..

— Вадик, Кощей — он бессмертный, — заржал Коротченко. — По вечерам в Летнем гуляет, здоровье свое драгоценное бережет.

— Может, у него там на дубе сундук с яйцами?.. — ухмыльнулся Стукалов.

— С другими «преподами» договориться — два пальца об асфальт! — продолжал шуметь Брилев. — Мы же все на платном, в конце концов. А этот контуженный…

— А он и впрямь ведь контуженный, — подтвердил Коротченко. — Его на войне по башке треснуло… Авиационной бомбой.

— Так и валил бы на пенсию!.. — Вадик грязно выругался. — Отстойник…

Федор Ильич корпел за столом над листком бумаги. Дело шло туго.

Во-первых, он просто отвык писать. Правда, за пенсию расписывался ежемесячно. Это факт. Но ничего другого, кроме своей фамилии, Федор Ильич не писал уже много-много лет. Или десятилетий даже. Сканвордов не разгадывал — это Васька мастак. А других поводов для писанины не было. И вот появился повод, будь он неладен.

Во-вторых, не складывалось содержание. Как это все сформулировать… Про пьяного рабочего, который советовал выучить правила пользования лифтом, держась за отвертку — излагать?