Правительницы России - [3]

...Древляне напали на сорок дружинников Игоря из засады. Те и охнуть не успели, как почти всех их перебили, а раненых в полон не взяли, добив до смерти мечами и копьями. Однако же, прежде чем учинили над увечными отроками Игоря смертоубийство, повязали их вервием и заставили глядеть, как убивают их князя.

Игоря Рюриковича, в устрашение всем, кто пожелал бы, хотя и через много лет после, пойти по его стопам, повалили на землю и привязали к каждой из его ног вершину гибкой и молодой, но уже сильной и крепкой берёзы.

Нестор ясно видел, как багроволицые от натуги древлянские воины числом не менее дюжины повисли на склонённых к земле, трепещущих вершинах деревьев; как ещё полдюжины других стали привязывать Игоря к макушкам согнутых берёз, как хрипел и неистовствовал князь, понимая, что произойдёт с ним через самое краткое время, но ничего не мог поделать, и оттого сначала был от ярости красен, а в самом конце — побледнел, ибо ощутил неминуемую ужасную свою кончину...

И раненые воины его, хотя и сами ждали собственной смерти, всё же закрыли глаза, страшась глянуть на разорванное надвое тело своего князя...

Увидел Нестор и голодных вранов, бросившихся клевать растерзанную плоть Игоря, и окровавленные тела зарубленных отроков... и содрогнулся летописец.

«Нет, не стану я о том писать», — решил Нестор — и, взяв перо, продолжил: «Ольга же была в Киеве с сыном своим ребёнком Святославом, кормилец его был Асмуд, а воеводой Свенельд — отец Мстиши».

И снова отложил перо в сторону Нестор, подумав, а надо ли писать о том, кто таков Мстиша? «Хорошо бы было сказать, что Мстиша, сиречь, Мстислав, был сыном Свенельда, старого Игорева воеводы, и что именно он убивал Игоря Рюриковича. А что же тогда Свенельд? Едва ли он, отец убийцы, был в стороне от всего этого. Однако же, с той поры, как княжили Игорь и Ольга, как происходило всё это, прошло уже почти двести лет. Так можно ли говорить, что всё это было на самом деле, когда и событие, коему сам являешься современником, а то и свидетелем, порой нельзя распознать до конца и наверное. И потому не стану я писать того, что сомнительно — такового в старых временах предостаточно, — а постараюсь писать только то, что считаю достоверным. И хотя каждое слово моё станет потомкам дорогим откровением, ибо они будут жить от описываемых лет ещё далее моего, всё же не резон мне писать того, что точно не знаю».

Нестор макнул перо в чернила и вывел следующую фразу: «Сказали же древляне: «Вот убили мы князя русского. Возьмём жену его Ольгу за князя нашего Мала, и Святослава возьмём и сделаем ему, что захотим». И послали древляне лучших мужей своих, числом двадцать, в ладье к Ольге. И пристали в ладье под Боричевым подъёмом».

«Ну, здесь-то потомки и впрямь изумятся, ибо и ныне каждый киевский гражданин добре ведает, что ладьи, и струги, и насады пристают к Подолу», — подумал Нестор, — и приписал: «ибо вода тогда текла возле Киевской горы, а на Подоле не сидели люди, но на горе».

Поставив точку, Нестор оглянулся. Хотя никакого шума не было, но он почувствовал чей-то взгляд и понял: «Это Володя». Так оно и оказалось — из маленького бокового покоя вышел отрок-послушник, приставленный к нему для услужения и обучения грамоте.

Мальчик был смышлён, книголюбив, только больно уж вспыльчив и не зело покорен. И оттого, что летами годился он Нестору во внуки, держал его летописец не в чёрном теле, как другие старцы своих послушников, сокрушая им рёбра посохами и таская за волосы при малейшей оплошке, а увещевал мальца кротостию и собственным примером труженика и человеколюбца. Но сие не всегда достигало цели. И сейчас, увидев Володю, Нестор улыбнулся мальчику, а тот, стыдясь того, что сегодня выказал себя лежебокой и восстал ото сна намного позже старца, покраснел до корней рыжих своих волос и не знал, куда девать от великого стыда зелёные свои очи. Да и как было не стыдиться отроку пред столь почтенным старцем?

Знал Володя, что его благодетель прославлен неусыпными своими трудами не только в их собственной честной обители, но знаменит и во всех концах славянских земель, и в Греции — на далёкой Святой горе Афонской, и в Византии, и даже во Фряжских монастырях, кои подвластны Римскому Папе.

   — Благослови, отче праведный, — смущённо проговорил Володя и подошёл к наставнику, низко склонив голову.

«Вот что значит молодость, — подумал старец. — Никаких забот, никаких дум — лёг и уснул, проснулся — и опять хорош», — и, чуть завидуя мальчику, сказал:

   — Поди к келарю, возьми какую ни есть еду. Мне попроси молочка да сухарей, а себе — чего-нибудь иного скоромного, хотя и говяды.

Послушники-келейники часто выбирали себе в исповедники старцев, с коими делили келью. Был духовником Володаря и Нестор, и потому у мальчика не имелось от него никаких тайн. Да и как им быть, когда не только весь божий день, но и все ночи находился послушник возле своего наставника?

И потому в их отношениях чистосердечие было неписаным законом. Зная это и не желая неловкости из-за того, что ныне выглядел он лежебокой, Володя сказал:

   — Проспал я, честный отче, оттого что уснул только под утро.