Правительницы России - [5]

Киевский Великий князь Святополк особенно откровенно стал противоборствовать византийским императорам и патриархам. Для начала он увёл из-под власти киевского митрополита, поставленного константинопольским патриархом, Печерский монастырь, назначив туда своею волей не просто игумена, но — впервые на Руси — архимандрита. И потому, хотя и был монастырь Божьей обителью, более прочих земных владык зависел он от Великого Киевского князя, и хотя не явно, но должен был соразмерять дела своих иноков с его волей. Потому же и «Повесть временных лет», где каждая запись хоть и в малой степени, но непременно касалась родственников Святополка Изяславича, как давно усопших, так и ещё живых, писалась Нестором с немалым бережением и глубоким смыслом.

И всё, что написал Нестор до этого и что собирался он писать впредь, составлялось так, будто стоял у него за спиной Святополк Изяславич и глядел на кончик пера, следя за тем, как появляются на листе пергамента одна за другою затейливые буквицы Кирилловой глаголицы.

Нестор перечитал последнюю фразу и добавил:

«Город же Киев был там, где ныне двор Гордяты и Никифора, а княжеский двор был в городе, где ныне двор Воротислава и Чудина, а ловушка для птиц была за городом; был за городом и другой двор, где стоит сейчас двор Уставщика позади церкви Богородицы Десятинной; над горою был теремной дворец — был там каменный терем».

Меж тем подоспело время обедни. «Пора, — подумал Нестор, — пойти в храм, поставить свечи за Кирилла и за Мефодия».

Он встал из-за стола, перекрестился, как и всякий раз, когда собирался выйти за дверь, и сам себе сказал:

   — Добро есть, коли в храм идёшь натощак, — тогда вдвойне будет угодно Господу твоё моление.

И с тем вышел на монастырский двор.

Храм Успения был уже заполнен братией и мирянами. Нестор привычно окинул молельников взором и пошёл к парной иконе преподобных Кирилла и Мефодия, возле которой сегодня горело множество свечей — больше, чем перед каким-либо другим образом.

Нестор увидел всех молящихся, но остановился взором на одном из них — своём ровеснике, старце Олимпии, который написал добрую половину всех икон в храме, ибо был лучшим иконописцем обители.

И образы Кирилла и Мефодия, стоящих под большим крестом с книгами в руках, тоже были написаны им же. Нестор подошёл к Олимпию и опустился на колени рядом с ним.

Отстояв до конца обедни и не только не перемолвившись, но и не переглянувшись друг с другом, старцы в один и тот же миг поднялись с колен и вышли из храма.

На паперти они поцеловали друг другу руки, и Олимпий спросил:

   — О чём ныне писал, отче Нестор?

   — Об Ольге, — ответил летописец.

И Олимпий сказал:

   — Надо бы образ её написать, тем более что нет его в нашей обители.

Олимпий был не только отменный иконописец, но и вельми книжистый инок. Да и как могло быть иначе? Перо летописца и кисть живописца всегда были рядом друг с другом, так же, как соседствовали на образах строки Писания с ликами святых, а в житиях и летописях между письменами располагались изображения того, о чём они сообщали. И не случайно это было, но во всём изначально угадывался промысл Божий, ведь известно, что Писание заповедали нам четыре апостола, коих речей и доныне «евангелистами», и среди них был и Лука, оставивший христианам и первый живописный лик Богоматери, созданный им, отцом иконописи ещё при жизни Святой Девы. И с тех пор шли христианские писатели и богомазы об руку друг с другом, каждый по-своему славя Господа и его угодников.

И Нестор, вроде бы неожиданно, но на самом деле совсем не вдруг, потому что вопрос этот давно сидел в уме у него, спросил Олимпия:

   — А что знаешь ты о том, откуда и какого рода-племени была Ольга? Да и насчёт того, как звали её до крещения, я тоже не добре ведаю.

Сколько же разных слухов, порой прямо противоположных один другому, ходило об Ольге, но достоверных сведений не было. Нестор слышал, что Ольга якобы носила славянское имя — Прекраса и была болгарской царевной из города Плескова. Её забрал оттуда знаменитый воевода, князь Олег, правая рука отца Игоря — Рюрика. Взял, чтобы привезти её в Новгород и сделать невестой Игоря, а потом и женой. Прекраса приехала на Русь, но столь сильно любила свою родную Болгарию, что дала имя Плесков новому, срубленному по её воле городу.

Встал второй Плесков на реке Великой, сразу же прослыв младшим братом Новгорода и его боевым оплечьем.

Вскоре появилось у города и другое имя — Псков, а уже через много лет после смерти Ольги стали считать Псков её родиной, говоря, что не поставила она сей град, а родилась в нём.

Олимпий, услышав вопрос, сам спросил Нестора:

   — А что ведомо об этом тебе?

И летописец рассказал иконописцу то, что знал.

Олимпий же, выслушав его, добавил:

   — Многое свидетельствует о том, что была Ольга болгаркой. Как я слышал, близким её человеком был болгарский монах Григорий, что прибыл вместе с нею на Русь, а потом поехал вместе с нею в Константинополь, где Ольга крестилась, получив имя Елены. За то же говорит и другое, — сын её, Святослав, по крови наполовину болгарин, хотел сделать своим стольным городом Переяславец на Дунае, сказав: «Не хочу жить в Киеве, а в Переяславце, ибо здесь середина земли моей».