Правила счастья кота Гомера. Трогательные приключения слепого кота и его хозяйки - [60]

День 1:поменял корм, воду и песок. Тот парень, что серый, забился под кровать. Белый — обрадовался приходу. Полчаса с Гомером «морили червячка».

День 2:поменял корм, воду, песок. Серый забился под кровать. Белый — всю дорогу макал лапку в миску, едва я налил свежую воду. Гомер забрался в шкаф и скинул банку с тунцом на пол. Скормил ее всем. Надеюсь, все обойдется.

По возвращении я прикрепила его записки магнитиками на холодильник, и они висели там еще несколько месяцев. Глядя на них, я ощущала себя мамой, получившей первые письменные отчеты от школьных учителей, где с забавной педантичностью рассказывается, кто и как себя вел, кто с кем и чем делился и кто играл хорошо, а кто — плохо. И хотя за долгие годы я наслушалась немало устных заверений, мне отчего-то было лестно иметь документальное свидетельство: не я одна полагала, что Гомер неотразим.

* * *

Когда я только затевала эпопею с Нью-Йорком и ездила на собеседование, на дворе стоял январь, а переезжали мы уже в феврале. Так вот, все в один голос, включая и того менеджера, что проводил собеседования в компании и в конечном счете взял меня на работу, твердили: переезжать из Майами в Нью-Йорк, да еще и в середине зимы, — это сумасшествие. «В Майами тепло круглый год», — недоумевали они, как будто одного этого аргумента хватало, чтобы вынести все остальное за скобки здравого смысла. Среди всех изменений в нашей жизни самым труднопереносимым для кошек оказался холод. Даже неуловимый для обычного носа запах газа, на котором здесь работали все плитки и духовки и который выводил Гомера из душевного равновесия в первые несколько недель (в Майами-то все снабжается электричеством), — и тот был ничто по сравнению со всепроникающим холодом.

Я помню, как впервые попала в Нью-Йорк с родителями: было это на День благодарения, и для меня, шестилетней, главным открытием стал тогда как раз пронизывающий холод — везде, едва на улицу высунешь нос. Все мои представления о холоде до того были почерпнуты из книг, где персонажи, жившие в местах вроде Нью-Йорка, Чикаго или Лондона, всенепременно кутались в пальто и шарфы, прежде чем покинуть родные стены. Зачем они это делали, без собственного, физического, опыта понять было невозможно. Мой собственный тогдашний опыт мог подсказать мне лишь одно: холод есть нечто, что живет в холодильнике или закачивается механическим способом по трубочкам внутрь дома через кондиционер. Тогда же мы с мамой забрели в «Мэйсис»[23], и у меня дух захватило от необъятных просторов целого этажа, где торговали исключительно зимней одеждой: куртками и пальто, а умопомрачительный — в буквальном смысле! — запах кожи перебивал прочие запахи. Этот густо настоянный аромат поверг меня в состояние благоговейного трепета — сколько же людей должно жить в Нью-Йорке! И каждому подавай теплые вещи! Потому что здесь холодно! Хо-лод-но.

Ни Скарлетт, ни Вашти, ни тем более Гомер не обладали даже той крупицей теоретических знаний о холоде, которой обладала я, и, конечно же, подготовиться к нему не могли. Без их позволения холод незаметно «сушил» воздух, подымал им шерстку дыбом и заряжал ее статическим электричеством. К этому обстоятельству Скарлетт и Вашти относились стоически, Гомера же такое положение дел обескураживало. Пересекая комнату по ковровому покрытию, он находил мои ноги, запрыгивал на колени и тут же норовил потереться носами; между нами пробегала искра, и он вместо привычной ласки вдруг получал щелчок по носу. После чего обиженно воротил мордочку, давая мне понять: «Эй, это еще что за шутки? К чему?»

По причине холодов в квартире у меня стоял автоматический нагреватель. Он уже начинал барахлить и периодически издавал резкий и гнусный писк, за которым, как испорченное эхо, тут же следовало: клац, клац, клац. Для Гомера он стал заклятым врагом. Как бы глубоко кот ни погружался в сон, от этого «клац» он тут же вскакивал. Со времен вторжения грабителя Гомер считал себя моим защитником и, загораживая меня, становился между мной и подозрительным шумом, воинственно выгибая спину и предупредительно рыча в сторону нагревателя. Выждав минуту, он осторожно подкрадывался к нарушителю спокойствия, быстро отвешивал ему пару-тройку оплеух и, уверенный, что показал, кто здесь главный, шел снова укладываться спать ко мне на колени. Но не проходило и часа, как коварный нагреватель снова пищал, а затем клацал и скрежетал зубами.

В конце концов суперинтендант заменил его на другой, более уживчивый, но тот, даже когда мотал энергию на всю катушку, ни разу так и не сумел нагреть воздух до уютной комнатной температуры. Зато, надо признать, нью-йоркские холода очень сблизили меня с кошками, в том смысле, что мы старались согреться и держались поближе друг к другу. Теснота нашей новой квартирки, поначалу вызывавшая стойкое противление, стала казаться даром, ниспосланным свыше. Даже Скарлетт вела себя куда покладистее, чем прежде. Для Гомера это стало хорошей новостью, потому что, как ни тосковал он по большому дому для игр, холод превратился в более весомый повод для тоски, и он не мог нарадоваться, когда все мы собирались вместе, включая и Скарлетт, если, конечно, она великодушно позволяла ему греться рядом.