Правила счастья кота Гомера. Трогательные приключения слепого кота и его хозяйки - [16]

Было невозможно предусмотреть всё, но я никак не могла нарадоваться своей осмотрительности. С его тягой к открытиям Гомер норовил попасть в самые потаенные и оттого не менее, а более опасные места. С задачей поиска собаки-поводыря Гомер справился сам. Вот только в роли собаки в его случае выступала я. Он повсюду ходил за мной по пятам, причем с недопустимым для движения интервалом. Стоило мне внезапно остановиться, как его маленький холодный нос утыкался мне прямо в лодыжку.

— Я в точности как Мэри, — как-то заметила я Мелиссе. В ответ она недоуменно взглянула на меня, и я разъяснила — ну, как в детской песенке: «Куда бы Мэри ни пошла, ягненок шел за ней».

Поначалу я думала, что Гомер выслеживал меня с упорством ищейки, потому что боялся пуститься в свободное плавание. Пэтти предупреждала, что он вряд ли избавится от вполне объяснимой робости. И уж наверняка не станет таким же независимым, как другие кошки. «Зато он не узнает, что слеп, — добавила она. — Не будут же другие кошки говорить ему: “Слышь, приятель, ты что, слепой, что ли?”»

Но вскоре стало очевидно, что Гомера не пугает перспектива изучать квартиру самостоятельно, без преследования меня по пятам. Однако если он нашел самый быстрый и доступный способ освоиться в неизвестности, на собственной шкуре ощутив, какую опасность таят ножки столов и подставки для зонтиков, то для других… Если раньше не было ничего криминального в том, чтобы скинуть пару туфель прямо в прихожей или бросить мокрый зонтик на пол, то сейчас подобные действия граничили с преступлением против животных. Вернее, против одного вполне конкретного животного. Не задумываясь, я переступала через всякие разбросанные вещицы, что изо дня в день меняли свое местоположение. Но Гомер, неуклонно следовавший за мной, не огибая их, а по прямой, спотыкался и замирал на месте в недоумении. Он всякий раз силился понять, откуда взялась преграда там, где еще вчера ее не было. «Разве это лежало здесь вчера? Что-то не припоминаю…» Стыдно признаться, но моя «порядочность» (в смысле стремления к порядку) всегда оставляла желать лучшего. Однако наша с Гомером совместная жизнь требовала не просто порядка, а порядка на порядок выше прежнего. И вскоре чистота вошла у меня в привычку, что и определило мою дальнейшую жизнь.

Гомер не знал не только о своей слепоте, но и о том, что, по всем прогнозам, он должен был чувствовать себя ущербным и не усердствовать понапрасну. Не ведая об этом, он совал свой носик всюду, куда только мог дотянуться. Чем бы я ни занималась, он неизменно должен был быть в центре событий. Если я наводила порядок в шкафу, Гомер возился рядышком, «перебирая» стопки старой одежды или копошась в коробках. Если я нарезала бутерброды, Гомер цеплялся за мои джинсы (он и теперь предпочитает джинсы любой другой одежде) и, перебирая коготками, карабкался на кухонную стойку. Если я присаживалась на диван, Гомер не успокаивался, пока не добирался до моей макушки и не устраивался сверху. Он не слазил до тех пор, пока я могла держать голову прямо. Котенок все еще носил свой конус. Как-то вечером, поймав наше с ним отражение в темном провале окна, я даже испугалась. Оттуда на нас взирало некое футуристическое создание — получеловек-полукиборг. Нередко случалось, что Гомер, как и всякий котенок, засыпал за каким-нибудь своим кошачьим занятием. При этом он сжимал в коготках украденный клочок бумаги или обнимал миску. Так слуги в «Спящей красавице» были зачарованы вместе с ней и впали в летаргический сон, продевая нитку в игольное ушко или досаливая суп в котле.

Неутомимый исследователь, Гомер освоился удивительно быстро. Нам с Мелиссой оставалось лишь удивляться, как через каких-то два дня он уже свободно передвигался повсюду. Котенок дал маху один-единственный раз, когда, по нашему с Мелиссой наблюдению, не на шутку разыгрался в погоне за хвостом, будто тасманский дьявол. Из-за этого малыш совершенно потерялся в пространстве. В подобных случаях стук, с которым он бился коническим воротником о стену или ножку стола, как эхо колокола, разносился по всему дому.

Первое время мы с Мелиссой давали Гомеру волю во всем. Во всем, кроме одного — застольных манер. Необходимость субординации и дисциплины мы с ней поняли в тот вечер, когда решили приготовить ужин на двоих и разделить его в компании котенка. Едва мы расселись по разным концам дивана, как Гомер тут же запрыгнул следом. Он бесцеремонно забрался прямо в мою тарелку и набросился на то, что лежало поближе.

Происходящее напомнило мне сценку из «Сотворившей чудо»[6], когда до прибытия Энн Салливан Хелен, обходя семейный обеденный стол, таскала кусочки еды изо всех тарелок. Такое поведение мне показалось однозначно неприемлемым, и я решила пресечь его на корню.

Решительно подхватив котенка на руки, я опустила его на пол. Свои действия я подкрепила твердым: «Нет, Гомер!»

Гомер задрал голову назад и в сторону — жест, который я вскоре научилась безошибочно распознавать. Означал он вот что: по моему тону котенок пытался угадать, чего именно я добиваюсь. Эту позу он примерил несколько раз, словно переспрашивал. А затем исторг истошный, идущий откуда-то из глубин, раздирающий душу вопль: «И-и-и-и-у!» Должно быть, для его производства понадобились все кошачьи силы.