Правила игры без правил - [3]

Избежать литературной войны, по-видимому, невозможно.

Лучшая часть фантастики всегда будет стремиться к выделению самой себя из массы посредственной литературы, таким образом отстраняя всех остальных. В свою очередь авторы низкого вкуса никогда не смирятся с тем, что их деятельность не получает признания.

Рассуждения о мире в литературе, которые иногда приходится слышать, оторваны от реальности. Они очень напоминают мне те доклады, те ужасные выступления по телевидению, те статьи, что нам всем приходилось читать и слышать в застойные годы. Если отбросить обязательную риторику, то вся суть их сводилась к следующему: нас, во-первых, призывали писать хорошо и талантливо, а во-вторых, призывали жить дружно, так сказать, единой семьей советских писателей. Я ни разу не слышал, чтоб призывали писать бездарно и плохо или чтоб призывали ссориться и враждовать друг с другом. То есть все было правильно. Нечего было возразить. Но при этом и докладчик, и слушатели понимали, что под «хорошо и талантливо» подразумевается воспевание развитого социализма, а под «жить дружно, не ссориться» — безусловное подчинение литературным секретарям.

Это была демагогия.

Нечто подобное, как мне кажется, представляют собой и нынешние рассуждения о мире в литературе. О каком, собственно, мире идет речь? Нет мира вообще. Есть мир лишь на определенных условиях. И когда представитель низкого вкуса рассуждает о мире в фантастике, то под этим подразумевается: признайте нас, согласитесь, что наши произведения — тоже литература, допустите нас в номинации и в жюри, дайте право решать, что хорошо, а что плохо. Проще говоря, станьте такими же. Уничтожьте демаркационную линию. Уничтожьте границу между литературой и чтивом. Вот о чем идет речь. Речь идет о мире на условиях низкого вкуса.

Это вовсе не мир. Это — капитуляция.

Дело здесь не только в квалифицированном читателе, которого мы теряем, — новая фантастика сама ведет изнуряющую борьбу за признание ее со стороны реалистической литературы. Всем известно, что на фантастике стоит клеймо второсортности. Стало устойчивым использование клише: «детективы, фантастика и прочее низкопробное чтиво». Критика фантастики не замечает. Как бы заранее предполагается, что здесь ничего приличного быть не может. Все, наверное, сталкивались с ситуацией, когда книга российского автора отвергается просто потому, что это фантастика, но одновременно признаются и анализируются произведения — да, конечно, реалистические, но по своему литературному исполнению уступающие лучшим книгам современных фантастов. Вся фантастика скомпрометирована. Я не знаю, удастся ли каким-то образом реабилитировать жанр — например, Стругацким это не удалось — но в условиях борьбы за признание, что, конечно, является борьбой и за выживание тоже, мы не можем согласиться на лидерство литературной посредственности. Потому ни один современный критик, ни один настоящий писатель, ни один так называемый деятель литературы никогда не будет вникать в наши внутренние отношения. О фантастике как о жанре безусловно будут судить по внешним ее проявлениям. И если это считается в фантастике лучшим, значит, остальное просто бурда, и все разговоры о том, что фантастика это литература, бессмысленны. Ситуация чрезвычайно проста. Либо мы соглашаемся, что фантастика это второсортное чтиво, и тогда конкурируем с Гаррисоном, заведомо проигрывая ему, либо мы конкурируем с реалистической литературой, где, конечно, ничтожные, но шансы все-таки есть, но тогда мы обязаны достаточно ясно дистанцироваться от литературной посредственности.

5

Разумеется, я понимаю, что многих из здесь присутствующих смущает само слово «война» и что лучше бы было использовать какие-нибудь мягкие термины. Называть это, скажем, внутрижанровой конкуренцией, называть это, скажем, борьбой литературных течений. Вообще не использовать милитаристскую лексику. Однако суть от этого не меняется. Говорить о борьбе течений можно только в рамках собственно литературы, а здесь речь идет о конфликте между литературой и чтивом. А такого рода конфликт в принципе неразрешим и всегда приводит к экстремальным военным формам, что, по-моему, объясняется личным составом противостоящих сторон.

Здесь необходимо иметь в виду следующее обстоятельство. Плохой писатель — это, как правило, еще и плохой человек. Почему это так, я сейчас обсуждать не буду, но мы все достаточно долго пребываем в литературе, чтоб уже убедиться в правильности данного утверждения. Причем, когда я употребляю термин «плохой писатель», то я вовсе не имею в виду подавляющего числа начинающих авторов или авторов, пока еще не написавших серьезных литературных произведений. Это, как мне кажется, еще никакие писатели. Не плохие и не хорошие. Только будущее покажет, что из них выйдет. Я имею в виду лишь тех писателей, что присутствуют в литературе уже достаточно долго и чье творческое бесплодие представляется очевидным. Мы такого рода писателей знаем по Великому противостоянию, вероятно, нет смысла перечислять конкретные имена, и мне кажется, что люди именно этого типа и возглавят наступление на художественную фантастику.