Правда - в молчании призраков - [10]

Но как бы то ни было, иногда я начинала скучать по маме, и тогда приезжала сюда, чтобы в очередной раз понять — моей дочерней любви надолго не хватает.

Вот и сейчас я стояла на пороге родного дома и решала, оставаться сегодня на ночь или нет. Глубоко вздохнула, открыла дверь и шагнула внутрь.

Меня тут же подхватило волной воспоминаний. Небольшая прихожая, справа — зеркало, слева — вешалка для верхней одежды, на которой сейчас одиноко висело мамино легкое пальто, а когда-то на ней свободного места не было от наших с папой пиджаков и курток. Мама всегда ругалась, она жуткая аккуратистка и не любит лишних вещей под рукой.

Рядом — подставка для зонтов с одним единственным темно-бордовым зонтом. Свой фиолетовый с серебряным узором я забрала с собой, а папин мама убрала, как и все остальные его вещи. Не выбросила, но сложила в дальний угол. Теперь в доме каждая мелочь кричала о том, что мама живет одна.

В груди неожиданно кольнуло, все-таки это я уехала, оставив ее здесь. Я повесила на вешалку куртку и разулась. Прошла по коридору и из кухни до меня донесся изумительный запах печеных булочек с корицей. Я вдохнула глубже, и улыбнулась — запах детства, раньше мама всегда делала их по выходным. Интересно, она испекла их к моему приезду или есть еще какой-то повод? Я не говорила, что приеду именно сегодня, сказала просто — на днях.

— Мам! — позвала я, но из кухни мне не ответили.

Я прошла дальше, заглянула в гостиную — никого, подошла к лестнице и, заглянув наверх, еще раз позвала:

— Мама!

И снова тишина. Странно. Из глубины дома донесся какой-то шум, а потом кто-то громко чихнул. Я прошла по коридору и увидела открытую дверь в подвал, откуда и доносился шум. Внизу горел свет, что мама там забыла? Я спустилась по лестнице и увидела маму в окружении коробок и старого хлама.

— Мама? Что ты здесь делаешь?

— Ох, Сана, — она заметила меня и улыбнулась, на миг от этой улыбки стало тепло-тепло, ровно до того момента, как мама снова отвернулась и ровным, хорошо поставленным преподавательским голосом сказала, — хорошо, что ты приехала. Помоги мне, — и начала снимать коробки с верхних полок.

Я уж было подумала, что она спустится с небольшой стремянки, чтобы обнять меня, но… это мама, сначала она закончит дело, а потом уже все остальное. Если вспомнит. Я покачала головой, и пошла ей помогать.

— Решила выбросить старый хлам, — пояснила она, подавая мне коробки.

Наш подвал представлял собой печальное зрелище. Этот дом принадлежал еще папиным родителям, и здесь было достаточно хлама. Старая мебель, одежда, много старинных вещиц вроде песочных часов и настольных ламп, старые учебники, тетради и книги с рецептами. От всего этого действительно давно стоило избавиться, ничего ценного или нужного здесь уже не было. Просто раньше руки не доходили, а теперь у мамы появилось время. Именно в тот день, когда приехала я. Совпадение, конечно, но какое-то грустное.

Я помогла ей освободить верхние полки и теперь она копалась в коробках, перебирая вещи, а я пошла вдоль стены, рассматривая книги. Я ведь сюда даже не заглядывала никогда. Ну, может пару раз за всю жизнь.

— Я думала, мы посидим с тобой за чашкой чая, — сказала, стараясь не выдать своей обиды, — я слышала запах булочек из кухни.

— Ах, да, захотелось с утра испечь. Как знала, что ты приедешь именно сегодня. Они все равно еще горячие, сейчас закончим здесь и пойдем на кухню.

Хорошо бы. Я остановилась у одного из столов, на котором лежали старые фотоальбомы. Открыла один. Это были не семейные фото, на них были изображены мои родители в молодости с разными незнакомыми людьми. Наверное, это школьные и студенческие фото, зачем было убирать их в подвал?

Размышляла, листая один альбом за другим. Вот несколько совместных фотографий мамы и папы, сделанных уже в этом доме. Вот фото отца в его кабинете дома и в Академии. Я перевернула еще страницу и замерла. На фото папа, а рядом с ним мужчина, призрак которого явился мне три дня назад, и чей труп мы с Томасом нашли в Северном парке. Я пораженно уставилась на изображение. Никогда раньше не видела этого человека, но на фото они стоят, положив руки друг другу на плечи и выглядят так, будто знают друг друга много лет.

Я вытащила фотографию из альбома и еще раз внимательно пригляделась. Без сомнений, это он, тот самый человек.

— Мам, а кто это?

— Где? — она подошла и заглянула мне через плечо, — папин друг, наверное, — сказала как-то неуверенно, — не знаю, где ты нашла эту фотографию?

Я смотрела на нее и видела, что она совершенно точно знает, кто это, но почему-то не хочет об этом говорить.

— Здесь альбомы на столе, — показала ей, внимательно всматриваясь в родное лицо.

— Ах, — махнула она рукой, взглянув на них, — это наши с отцом старые фото, еще со студенческих времен. Боже мой, какая древность, уберу их, пожалуй, подальше.

Она взяла фото у меня из рук, положила к остальным и принялась складывать их, чтобы убрать с глаз долой. С моих глаз. А во мне закипала злость. Каждый раз, когда разговор касался отца, вернее, его последних дней и смерти, мама становилась то холодной и жестко выговаривала мне, чтобы я не лезла не в свое дело, и тогда слова-льдинки будто падали мне за шиворот, надолго отбивая охоту снова приезжать сюда. То начинала суетиться и много и быстро говорить. Вот как сейчас. А я даже не вслушивалась, снова понимая, что от меня что-то скрывают. Что? И зачем?