Правда о войне 1812 года - [7]

Так наступила развязка интриги, которая началась весной 1812 г. с замены Кутузова Чичаговым на посту командующего турецким фронтом. Внимательный Жозеф де Местр докладывал своему королю, что именно в этой неприязни «и лежит разгадка всему». А великолепно осведомленный Давыдов считал, что Кутузов «ненавидел Чичагова за то, что адмирал обнаружил злоупотребления князя во время командования Молдавской армией». Де Местр позже вспоминал:

«Кутузов ненавидел адмирала и как соперника, могущего отнять у него часть славы, и как моряка сведущего в сухопутной войне. Посему он ничего не упустил, дабы помешать ему и погубить. Если бы Наполеон командовал русскими, то уж конечно, взял бы в плен себя самого».[31]

Не лишним будет заметить, что сразу после успешной переправы французов Кутузов, как бы выразились сегодня, «накатал телегу» (очередную) Александру, где Чичагов обвинялся во всех смертных грехах. Генералов русской армии поражало, с какой легкостью их командующий писал царю о «следовании по пятам французов» в то время, когда их армия четверо суток оставалась в 130 км от Березины не двигаясь ни на шаг. Позднее Адольф Гитлер скажет: «Победителя никто не спросит, правду он говорил, или нет».

Самому же Чичагову фельдмаршал добавил ещё одну пощечину: оплошавшему во время операции Витгенштейну Кутузов направил официальный поздравительный адрес:

«Поздравляя Ваше сиятельство с победою (!?), которую Вы одержали над неприятелем при переправе его через Березину, должен благодарить Вас за искусное содействие в поражении оного».[32]

Современникам подоплека этой истории была хорошо известна. Сегодняшние апологеты-идеологи войны 1812 г. про нее стараются не вспоминать. Провалив операцию, Кутузов обрек русскую армию на новые жертвы в заграничных походах 1813–1814 гг.

Вот, что о действиях Кутузова в этот период писал царю Александру и своему посланнику лорду Каткарту проницательный англичанин Роберт Вильсон:

«Да и сам Бонапарт навряд ли ускользнет от нас, хотя фортуна и благоприятствует ему, особливо тем, что нашей сильной и доблестной армией предводительствует бездарнейший из вождей, и это лишь самые умеренные слова, какие я только могу найти, дабы хоть как-то выразить всеобщее о нем мнение.

…Но ежили он (Наполеон) достигнет до Немана с нерассеянными корпусами, с теми подкреплениями, которые он соберет на дороге или получит из Германии, то весьма трудно будет нам вытеснить его из польских провинций. Вся кровь, там пролитая, все затруднения, которые Россия впредь испытать может, падут на главу фельдмаршала Кутузова. Генерал Беннигсен с честию оправдывается. Его совет, который спас государство движением на Калужскую дорогу после падения Москвы, мог спасти вселенную, ежели бы оному последовали. Его совет и теперь мог бы улучшить нашу надежду, но он не имеет ни управления, ни влияния. Я не думаю, чтобы кто другой кроме фельдмаршала был виновен в отступлении от Малоярославца».[33]

Окончание войны

При том, что Кутузов особенно не обременял Наполеона интенсивностью военных действий (достаточно сказать, что за все время центральная группировка Кутузова ни разу (!) не вступила в бой с наполеоновской) в период отступления французов он умудрился привести к границе России только 27 тыс. чел. из 130 000 бывших в его армии в Тарутино. Оказалось, что не только французы так плохо переносят тридцатиградусный мороз без соответствующего обмундирования и пищи, но и русские: занятый интригами, главнокомандующий совсем позабыл об обеспечении своей армии необходимым.[34]

Горячий поклонник Кутузова Сергей Иванович Маевский рассказывал, что «получив на подпись 20 бумаг, фельдмаршал утомился на десяти подписях». Другие очевидцы поведения 65 летнего фельдмаршала, как генерал Николай Николаевич Муравьев возмущались:

«Кутузов мало показывался, много спал и ничем не занимался».[35]

28 ноября гвардейский офицер А. В. Чичерин записал в дневнике:

«Сейчас меня очень тревожит тяжелое положение нашей армии: гвардия уже двенадцать дней, а вся армия целый месяц не получает хлеба. Тогда как дороги забиты обозами с провиантом и мы захватываем у неприятеля склады, полные сухарями».

Генерал Николай Николаевич Муравьев свидетельствует:

«Ноги мои болели ужасным образом, у сапог отваливались подошвы, одежда моя состояла из каких-то синих шаровар и мундирного сюртука, коего пуговицы были отпороты и пришиты к нижнему белью; жилета не было и все это прикрывалось солдатской шинелью с выгоревшими на биваке полами, подпоясался же я французскою широкою кирасирскою портупею, поднятою мною на дороге с палашом, которым я заменил мою французскую саблю…».[36]

Тот же Вильсон продолжает:

«Армия была весь нынешний день без пищи, и я боюсь, что то же случится и завтра, потому что фуры с провизией оставлены весьма в дальнем расстоянии; но войска переносят всякую нужду с удивительным мужеством. Как жалко, что они имеют такого начальника, — что они должны лишиться того награждения, которого достойны по своей храбрости, что их страдания должны умножиться без всякой нужды и что столь много крови должно быть ещё пролито для одержания частных успехов, когда вся и полная добыча в руках их уже находилась. Теперь-то фельдмаршал пожалеет о потерянных им случаях; теперь-то венцы совершенной победы, упущенные при Малоярославце, при Вязьме и при Красном, будут мелькать в глазах людей, ослепленных невежеством.