Прасковья Ангелина - [53]

— Да, чудный человек, — согласилась Паша.

— Человечище! — с гордостью произнесла Шура. Вдруг зазвонил телефон.

— Слушаю. — Паша сняла трубку.

— Говорит представитель американской прессы, — сказал голос, — смеем надеяться, что вы не откажетесь принять двух корреспондентов.

— Пожалуйста.

— Благодарю, миссис Ангелина. Если располагаете временем, то в два часа дня может состояться наша встреча.

— Прошу, господа.

Паша вернулась к столу и посмотрела на часы.

— Без двадцати пяти два. Ты готова, Шурочка, принять американских журналистов?

— Считаю даже необходимым. Но, может, мне лично исчезнуть, а?

— Ни в коем случае. Надо уравновесить наши силы, — пошутила Паша.

Какая удивительная точность! Ровно в два часа в дверь постучали. Первым вошел мужчина лет сорока пяти. Он был рослый, в сером костюме, с большим кожаным портфелем.

— Простите, — почтительно спросил он, — здесь живет миссис Ангелина?

Прежде чем Паша успела ответить, на пороге появился второй журналист. Покосившись на обстановку в комнате, он снял большие желтые перчатки и представился.

— Рада познакомиться с вами, господа, — сказала Паша и представила им Чернову.

— Моя подруга, доцент Днепропетровского университета, участница второй мировой войны Александра Георгиевна Чернова.

— Ошень приятно, — с полупоклоном сказал первый, бросив быстрый взгляд на Шуру.

— О, йес! Приятно видеть героя второй мировой войны, — подтвердил второй.

Стройная и молчаливая, Шура стояла рядом с Пашей.

— Простите, миссис Ангелина — ваша подруга? — спросил первый.

— Это вас удивляет?

— Вы, как я понимаю, посвятили себя науке. А миссис Ангелина всего лишь трактористка. Вероятно, у вас другие взгляды на жизнь?

— Этот вопрос вас лично интересует или… — Возникла пауза.

— Разумеется, газету, которую я представляю! — произнес он. — Я прибыл в вашу страну, чтобы написать правду о жизни советских людей.

— Благодарная миссия, господа, — заметила Шура.

— Да, но вы не ответили на мой вопрос, — навязчиво повторил первый.

— Надеюсь, — сказала Шура, — вы поймете. Миссис Ангелина и я — большие друзья. Я чувствую себя с нею просто превосходно. Вместе с нашим народом в тяжелой борьбе с врагом мы отстояли честь и независимость нашей Родины, а теперь Ангелина на тракторе, а я в научной лаборатории делаем одно общее дело — создаем на своей земле чудесную жизнь.

У журналиста, задавшего этот вопрос, задрожал подбородок. Желая, по-видимому, что-то сказать и не находя слов, он манерно развел руками.

Паша поглядела на Шуру. Лицо ее было строго, но глаза улыбались.

— А кроме того, — самым мирным тоном продолжала Шура, — да будет вам известно, господа, что Ангелина училась в сельскохозяйственной академии, она уже была на третьем курсе, когда началась война, и тогда она снова села на трактор.

— О миссис Чернова! — воскликнул первый. — Вы дали мне весьма богатую пищу для написания интересной статьи. Это же превосходно! Теперь я, наконец, сумею убедить своих соотечественников, что в вашей стране некоторые люди приближаются к американской культуре.

— У вас весьма странная точка зрения на культуру, — не удержавшись, вмешалась Паша, — мне кажется, что таким людям, как вы, господа, не трудно понять, что народ, который освободился от помещиков и капиталистов и взял в свои руки государственную власть, не может приближаться к культуре страны, где труд миллионов служит лишь обогащению кучки миллиардеров. Наша советская культура выше, нравственнее и богаче культуры буржуазной. Вот в чем вы должны убедить своих соотечественников. Но я хорошо информирована и знаю, господа, что вы не сможете написать об этом в своей газете.

— О, почему же? — воскликнул первый несколько раздраженно.

— Потому, что сие от вас не зависит, господа.

— О, миссис Ангелина! — мешая русские и английские слова, вскричал сиплым голосом второй журналист. — Вы очень дурно настроены в отношении Америки. — И, замотав головой, дал понять, что он, представитель американской прессы, хорошо знает о «коммунистической пропаганде».

Пожалуй, только в эту минуту Паша поняла, почему манеры журналистов вызывали в ней такую неприязнь. В грубой непринужденности и развязности этих американских корреспондентов сквозило явное пренебрежение к двум советским женщинам.

— Черт подери! — воскликнул первый журналист, ухмыляясь во все лицо. — Почему мы теряем драгоценное время! Мы хотели повидать вас…

— Благодарю вас, господа, за вашу любезность и внимание. Но вы глубоко заблуждаетесь, если утверждаете, что я несправедлива в отношении вашей страны. Напротив, я хотела бы, чтобы голос рядовой крестьянки дошел до простых людей Америки. Я могу надеяться на поддержку двух американских журналистов?

— О, йес! — сказал второй. — Это нам очень, очень кстати. Мы обязательно напишем правду о нашей беседе с вами. Ваше имя занесено в энциклопедию мировых знаменитостей наряду с выдающимися людьми Америки и Европы. Разве вам не приятна такая слава?

— Моя слава — это слава моей Родины, моего народа…

— Я где-то читал, миссис Ангелина, что вы в детстве батрачили, — обратился к ней первый журналист. — Это соответствует истине?

— Да, — подтвердила Паша, — детство у меня действительно было безрадостным. Но мне быть рабыней у кулака пришлось недолго. Мой отец и мать страдали больше, чем я. Почти всю свою жизнь они обрабатывали помещичьи земли и сами голодали.