Прах и безмолвие - [37]

Ей даже не нужно было призывать к тишине. Совершенные пропорции ее великолепного тела приковывали к себе взгляды не меньше, чем статуя Давида великого Микеланджело.

— Моя речь будет краткой, — начала она. Здесь собрались люди дела, а не болтуны. Благодаря вашим усилиям устранены все препятствия, стоявшие на нашем пути, и теперь, когда этот сложный механизм наконец заработал, я могу пообещать вам, что через три месяца город увидит величайшее театральное событие последних четырех столетий!

Все с воодушевлением зааплодировали. Паско понимал, что большинство из присутствующих сделало для постановки еще меньше, нежели он сам, но Чанг умела дать всем почувствовать себя нужными.

— Основной состав исполнителей определен, — продолжала она, — но я не буду его пока обнародовать. Это не профессиональные актеры, а обычные люди, которым предстоит заниматься их прежними повседневными делами. Я хочу поработать с каждым из них в отдельности и только после этого представлю их прессе. Помимо ролей, полагаю, им потребуется усвоить определенные приемы вживания в образ!

Мы изменили одну вещь. Это место проведения постановки. Городской совет любезно предложил нам парк, но мне не хотелось занимать самый большой и всеми любимый зеленый уголок в городе, тем более в праздничную неделю. А потом мне сделали предложение, от которого я не могла отказаться, потому что это было просто гениально придумано. Автор этой идеи не похвалит меня за то, что я открою присутствующим его имя, потому что род его занятий предусматривает сохранение добрых дел в тайне. Но, поскольку теперь он связан с шоу-бизнесом, он поймет, что скрывать свои добрые поступки есть самый непростительный грех. Так воздадим должное тому, кто не только понял, что лучшим местом для постановки с точки зрения драматургической, исторической и вообще всей атмосферы являются руины аббатства Святого Бега, что за городским собором, но и получил разрешение на использование этого места. Каноник Юстис Хорнкасл!

У каноника был поистине несчастный вид, когда все вокруг ему зааплодировали. Паско заметил, что его жена не присоединилась к всеобщему порыву, что, однако, осталось незамеченным из-за неожиданного шума в дверях. Через несколько секунд стало ясно, что это вовсе не овации. В зал вошли мужчина и две женщины. Лицо одной из женщин полностью заслонял плакат, на котором было написано: «Не произноси имя Господа твоего всуе». Двое других вошедших более или менее в унисон скандировали: «Антихристы. Не смейте устраивать шабаш!» При этом в их поведении странным образом проявлялся как религиозный фанатизм, так и присущее англичанам чувство неловкости перед необходимостью устраивать скандал.

Постепенно аплодисменты стихли, и теперь слышались только выкрики вновь пришедших. Женщина, немолодая, с встревоженным поблекшим лицом скоро смолкла под озадаченными взглядами разношерстной публики, но мужчина, охрипнув, упрямо продолжал нести свой крест. Он был одет в черный костюм и белую рубашку с черным галстуком и показался Паско знакомым. Потом до него дошло — это же Арни Стринджер, партнер Свайна, которого он раньше видел совсем в иной одежде — рабочем комбинезоне и матерчатой кепке.

— Как вы думаете, не следует ли вам вмешаться? — спросила миссис Хорнкасл.

— Решение принимает находящийся на месте событий старший по званию, — ответил Паско параграфом из устава.

И конечно, тут же увидел Дэлзиела, который со стаканом в руке отодвинулся от стойки. Никто так и не узнал, собирался ли он проявить величайший такт или свернуть кому-нибудь шею, потому что Чанг нагнулась, оперлась о его плечо и легко спрыгнула на пол.

Она подошла к непрошеным гостям и стояла, улыбаясь им до тех пор, пока даже Стринджер не замолчал.

— Здравствуйте, — сказала она, — я Эйлин Чанг. Этот прием устроила я. Добро пожаловать.

Секунду непрошеные гости смотрели на нее в полном замешательстве, потом женщина нервно выдавила из себя:

«Помни день субботний, чтобы святить Его». Исход, глава двадцатая, стих восьмой.

— Надеюсь, здесь не происходит ничего святотатственного, — заметила Чанг и процитировала: — «И сказал им: суббота для человека, а не человек для субботы». Евангелие от Марка, глава вторая, стих двадцать седьмой.

Женщина едва не упала без чувств, сраженная этим контрударом, но внезапно вмешался Арни Стринджер.

— Святотатство не то, что происходит здесь, а те пьесы.

— Вы не любите драму? — спросила Чанг.

— Я не возражаю против хорошего спектакля, если он играется там, где ему положено — в театре, но не на улице, не на святом месте, — заявил он. — Тем более, если там будет эта папистская[11] процессия и люди, выдающие себя за Бога Отца и за Иисуса. Я считаю это оскорбительным. И таких, как я, много.

— Мы постарались сделать наиболее полный опрос общественного мнения, — сказала Чанг.

— Ах так? Вы, конечно, спросили его, — Стринджер ткнул в пальцем в каноника, — его, чьи боссы хотят выслужиться перед Римом. И его, — указующий перст переместился на президента Торговой палаты, — который продаст отца родного, была б цена предложена. И его, главу группы развития местных общин, который считает, что благотворительность начинается в Индийском океане, а всеобщее равенство — это когда ты имеешь право быть негром. И его, руководителя местных профсоюзов, который так долго был рабочим, что неудивительно, почему он отлично чувствует себя на таких сборищах. И его, Дэлзиела, который столько пьет, что, может быть, и вправду верит, будто живет в средние века. Вы их-то спросили, конечно. Знали наперед, что они вам ответят. А меня не спросили. И других, подобных мне, тоже.