Прах и безмолвие - [35]

— О, я так же, как любой другой, люблю хорошую игру, — заявил Дэлзиел.

— Что происходит? — прошептала Элли на ухо Паско.

— Это тот самый Свайн, которого Дэлзиел так жаждет посадить.

— Ой, Питер, ты правда не подстроил им эту встречу? — спросила она с таким негодованием, что Паско, припоминая сговор своей жены с Чанг, жертвой которого он стал, просто задохнулся от ее наглости.

Свайн пошел вверх по лестнице в бар, где проводился банкет, а Паско с женой присоединились к Дэлзиелу, который сдавал пальто в гардероб. Он грозно посмотрел на Паско и спросил:

— Ну что, на сегодня все, парень? Или там еще Отчаянный Дэн ждет меня в баре, чтобы немедленно разжаловать?

— Ха-ха-ха, — глупо засмеялся Паско. Элли толкнула его локтем и повела Дэлзиела к лестнице, на самом верху которой Чанг встречала гостей.

— Элли, дорогая, как я рада, что ты смогла прийти. Питер, и ты здесь. А это кто с вами? Это он? Тот самый! Единственный! Неповторимый! Как прекрасен мир, если в нем рождаются подобные люди!

— Как поживаете, — приветствовал ее Дэлзиел. — Господи, да вы настоящая красотка!

— Я его уже люблю, — заявила Чанг: — Энди, можно на «ты»? Тебе еще не предложили ничего выпить. Здесь пойло для кого придется, так что пойдем лучше к стойке, не возражаешь?

— Зависит от того, чего мне это будет стоить, — неуклюже пошутил Далзиел.

— Только твоей души, — сказала Чанг. — А вот пить тебе придется «Хайленд-Парк». К сожалению, у них тут бокалы с подставку для вареных яиц. Тебя устроят стаканы по полпинты? Ничего?

— Постараюсь одолеть, — ответил Дэлзиел.

— Он как воск в ее руках, — заметила Элли, когда Дэлзиел послушно дал себя увести.

— Большие же у нее руки, больно много воска, — съязвил Паско. — Но, похоже, она неплохо осведомлена. Интересно, кто же был ее агентом?

— Всем известно, что он любит «Хайленд-Парк», — поспешила защитить себя Элли.

— Это ты на суде расскажешь! Однако, как мне кажется, не всем известно, что я тоже вовсе не отказался бы от глоточка «Хайленд-Парк».

— Раз уж начал с «Хайленд-Спринг», то не стоит мешать, — посоветовала Элли, — тем более что сегодня твоя очередь вести машину. А этот Свайн, похоже, всех тут знает.

Паско посмотрел в направлении ее взгляда. Свайн весьма непринужденно беседовал с несколькими приглашенными, среди которых Паско узнал президента Торговой палаты, председателя городского совета и их жен.

— Он из старинного здешнего рода, — изрек Паско, совсем как этот ужасный Митч.

— А ты тоже считаешь, что это он убил свою жену? — спросила Элли.

— У нас нет веских доказательств. Точнее, вообще никаких доказательств, кроме показаний Энди.

— Которые ты пытался сегодня опровергнуть? Я бы сказала, что у него вид человека, который вполне мог бы убить свою жену. Но он довольно привлекательный мужчина. Бедный, мне так его жалко.

— Мне кажется, было бы естественнее, если бы ты направила свою жалость на его жену, — вздохнул Паско.

— А-а, его жена. Кажется, я ее немного помню. Это она, наверное, приходила на парочку заседаний комитетов по искусству. Американка. Выскочка. Капиталистка. Истеричка. Она должна была плохо кончить.

«Сторонники антифашистской коалиции навсегда сохранили непреодолимую ненависть к коллаборационистам», — напомнил Паско самому себе.

— Все равно не понимаю, почему тебе его жалко, — сказал он.

— Ну, убил он ее или нет, сюда он пришел не потому, что захотелось, а потому, что ему надо отвертеться. Он, наверное, даже слышал, что Толстый Энди может сюда пожаловать. В любом случае, он здесь окунется во все эти жуткие сплетни, которые о нем сейчас ходят. И это не может быть ему приятно.

Весь ужас разговоров с Элли заключался в том, что в ее самых безрассудных утверждениях всегда присутствовала странная логика.

Следующие полчаса Паско переходил от одной группы знакомых к другой, но в конце концов у него разболелась нога, и он, чтобы дать ей отдых, совершил роковую ошибку, прислонившись к стене в углу. Через две минуты он оказался зажатым в своем углу двумя самыми скучными людьми из всех присутствовавших на банкете. Один из них был профессор Анстон, не признававший ничьего мнения, кроме собственного, знаток средних веков, который в спорах использовал как самый веский аргумент свой огромный живот, тесня им оппонента. Второй был каноник Хорнкасл, бледный очкарик, чья плоть так иссохла от святости, что он превратился в скелет, обтянутый кожей, что, однако, не мешало ему быть не менее напористым в дебатах с профессором. Паско, чувствовавший, что он мало что может добавить к их высказываниям по поводу общественного значения постановки мистерий, дважды пытался совершить побег, но оба раза был отброшен назад: сначала животом знатока средневековья, а потом — локтем священнослужителя. Участники спора приходили к единому мнению, только когда бросали взгляд на стойку бара, над которой все еще красовалась скульптурная композиция, представлявшая собой высеченный из гранита лоб Дэлзиела и отлитое из золота чело Чанг над бутылкой «Хайленд-Парк». Тогда на лицах обоих спорщиков отчетливо проступало одинаковое выражение смертельной обиды, правда, начертанное в одном случае огненными, а в другом — ледяными письменами.