Прага - [159]
Чем больше ярится Ники, тем спокойнее становится Эмили, и Джону кажется, он видит блеск удовольствия в ее неожиданной издевательской власти над разъяренной художницей.
— Ну, так кто идет ужинать? — спрашивает Чарлз.
— Нет, я иду домой. На хуй. — Ники поднимается и собирает вещи. — Ты знаешь, где меня найти, когда зачешется, — это Джону, стоя прямо за его спиной. — Она наклоняется и целует его вниз головой, крепко, пусть по необходимости неуклюже. Отстраняется; нитка слюны отзвуком поцелуя соединяет их рты. Она шепчет что-то едкое и липкое в его повернутое к окну ухо, потом обращается к остальным: — Чарли, как-нибудь увидимся. Пока-пока, сестра Мария-Катарина.
Ники уходит в молчании, Чарлзов смешок его оттеняет.
Составленное Джоном трио выходит в прохладную темноту площади Вёрёшмарти, срезает путь мимо заросшего строительными лесами «Кемпински» на площадь Деак, идет по проспекту Андраши, соображая, где поесть. Мысли Джона ерошатся и спутываются на ветру: холодные намеренные провокации Эмили, Ники, шепчущая ядовитое благопожелание: «Выкинь этого деревенского дайка и приходи вечером ко мне». Он наслаждался зрелищем двух женщин, сцепившихся из-за него, и радовался, наблюдая, как наблюдает за этим Чарлз. Но в своем боевом спокойствии Эмили как будто упрекала его в неискренности: как может он быть с той, кто во всем столь непохожа на Эмили? Шагая, Эмили хранит это давящее обвинительное молчание (если не считать ее разговора с Чарлзом). Они изучают меню на ржавом металлическом штендере перед рестораном, и Чарлз бракует заведение. Очевидно, Эмили думает, что Ники напала на нее из ревности, или это Джон ее подучил, пригласив Эмили специально, чтобы она угодила в эту детскую засаду. (И вот они, как ни в чем не бывало, идут по Андраши, выбирая ресторан.) Но Эмили сражалась; она ревнует. И как великолепно она смотрелась рядом с Ники: активная, холодная, невозмутимая, точная, а Ники суетилась — колючий шар зазубренных вросших страхов и неуправляемых влечений. Сегодня Эмили рискнула быть открытой, сражаясь за него, наклонила свое сердце ровно настолько, чтобы оно отразило свет. Сказала, сколько могла, чтобы дать ему понять: она готова быть с ним. (Эмили с Чарлзом смеются над чем-то в обреченной и пыльной витрине магазина.)
Увертюра первых дождевых капель барабанит по тротуару, и следом нестройно, неуклюже проламывается сквозь облака весь оркестр. Чарлз кричит что-то о неприкосновенности наутюженных складок и ныряет в ближайший ресторан. Эмили двигается за ним, но едва Чарлз исчезает в тускло светящемся дверном проеме, Джон ловит ее за руку, и вдвоем они останавливаются наполовину в свете уличного фонаря и целиком под сыплющимся холодом.
— Что ты делаешь? — Эмили перекрикивает шум ливня, и Джон видит половину ее лица в тени, половину в капающем свете, и понимает, зачем она сейчас такая. Джон кладет ладони на ее холодные мокрые щеки и целует. — Что ты делаешь? — повторяет она (с той же громкостью, но с новыми акцентами) и отталкивает его: вторая женщина за пятнадцать минут.
— Ты меня запутала, — констатирует Джон.
— Похоже.
— Но так больше не должно быть. Кажется, ты попалась…
Она кивает.
— Давай войдем и поедим чего-нибудь, — заканчивает она за него.
— Идем ко мне, — говорит Джон и берет Эмили за руку. — Ко мне домой, я знаю, что ты…
— Что? Джон. Хватит. Пожалуйста.
Но ее рука лежит в его руке, и это что-нибудь да значит.
— Нет, — возражает он. — Сейчас я говорю. Послушай. Я никогда и ни в чем не был так серьезен. Пожалуйста, поверь мне. — Она отнимает руку, что-то говорит — за плеском дождя по сияющему тротуару не разобрать, — поворачивается к ресторану, и Джон понимает, что настал момент, которого мужчина ждет всю жизнь. — Эмили, погоди. Я что-то скажу. Что, если я скажу тебе, что знаю? Давным-давно знаю. Я журналист. Я всему миру мог рассказать, кто ты на самом деле, но я не стал. Я тебя понимаю.
— Кто я на самом деле? Что тебе сказала эта идиотка? Зачем ты ее слушаешь? Она же явная извращенка, она чокнутая. — Эмили убирает со лба мокрые пряди, тяжело дышит и слегка даже улыбается. — Ну ладно, давай. Мне страшно любопытно узнать, что она сказала.
— Мне разжевать? Ладно. Я скажу — для нас обоих. Скрывайся, если хочешь, просто знай, что от меня тебе не нужно прятаться. Ты и не сможешь от меня спрятаться. Мне нужна ты сама. Мне наплевать, что ты шпионка.
Какой-то миг Эмили абсолютно неподвижна, смотрит будто куда-то сквозь Джона. Проходит еще миг, и она говорит — очень тихо, и ему приходится наклониться, чтобы расслышать.
— Иди ты на хуй, Джон, ты жалкий мудак.
X
Может, все еще обернется так, что вчерашнее событие окажется спасительным ледоколом, паровым клапаном. Еще один толчок — и все состоится, наконец начнется. Утром: дождь символически закончился, голубое небо, желтый камень моста, голоса птиц над голосами машин, вечное движение реки, клочки облака, словно ресницы только что раскрылись после супружеского сладкого сна. (И все же какое-то бесформенное сомнение копошится во внутреннем ухе, жужжит где-то за краем поля зрения, строит злые рожи, не дожидаясь, пока Джон отвернется.) Он придумывает слова для разговора, и рокот и плеск Дуная, что слышны с этого лучшего из всех возможных мостов, — барабанные раскаты к птичьим гобоям и автомобильным струнным. Прямо перед ним оранжевые безрукавки пожилых муниципальных уборщиков: остановились и метут тротуар жесткими метлами из прутьев — реквизит из волшебных сказок. Джон проходит, один из метельщиков опирается на свое орудие и с безразличным лицом ловит его взгляд. Джон по-венгерски желает ему доброго дня. Старый метельщик неопределенно гмыкает в ответ и возвращается к сгребанию в кучу маленьких кусочков синего и белого неба — осколки зеркала, разбитого и брызнувшего по тротуару.
1922 год. Мир едва оправился от Великой войны. Египтология процветает. Говард Хартер находит гробницу Тутанхамона. По следу скандального британского исследователя Ральфа Трилипуша идет австралийский детектив, убежденный, что египтолог на исходе войны был повинен в двойном убийстве. Трилипуш, переводчик порнографических стихов апокрифического египетского царя Атум-хаду, ищет его усыпальницу в песках. Экспедиция упрямого одиночки по извилистым тропам исторических проекций стоит жизни и счастья многих людей. Но ни один из них так и не узнает правды.
1880-е, Лондон. Дом Бартонов на грани коллапса. Хрупкой и впечатлительной Констанс Бартон видится призрак, посягающий на ее дочь. Бывшему военному врачу, недоучившемуся медику Джозефу Бартону видится своеволие и нарастающее безумие жены, коя потакает собственной истеричности. Четырехлетней Ангелике видятся детские фантазии, непостижимость и простота взрослых. Итак, что за фантом угрожает невинному ребенку?Историю о привидении в доме Бартонов рассказывают — каждый по-своему — четыре персонажа этой страшной сказки.
1601 год. Королева Елизавета I умирает, не оставив наследника. Главный кандидат на престол — король Шотландии Яков VI, но есть одна проблема. Шпионы королевы — закаленные долгими религиозными войнами — опасаются, что Яков не тот, за кого себя выдает. Он утверждает, что верен протестантизму, но, возможно, втайне исповедует католицизм, и в таком случае сорок лет страданий будут напрасны, что грозит новым кровопролитием. Время уходит, а Лондон сталкивается с практически невозможным вопросом: как проверить, во что по-настоящему верит Яков? И тогда шпион королевы Джеффри Беллок находит способ, как проникнуть в душу будущего короля.
В романе-комедии «Золотая струя» описывается удивительная жизненная ситуация, в которой оказался бывший сверловщик с многолетним стажем Толя Сидоров, уволенный с родного завода за ненадобностью.Неожиданно бывший рабочий обнаружил в себе талант «уринального» художника, работы которого обрели феноменальную популярность.Уникальный дар позволил безработному Сидорову избежать нищеты. «Почему когда я на заводе занимался нужным, полезным делом, я получал копейки, а сейчас занимаюсь какой-то фигнёй и гребу деньги лопатой?», – задается он вопросом.И всё бы хорошо, бизнес шел в гору.
Каждый прожитый и записанный день – это часть единого повествования. И в то же время каждый день может стать вполне законченным, независимым «текстом», самостоятельным произведением. Две повести и пьеса объединяет тема провинции, с которой связана жизнь автора. Объединяет их любовь – к ребенку, к своей родине, хотя есть на свете красивые чужие страны, которые тоже надо понимать и любить, а не отрицать. Пьеса «Я из провинции» вошла в «длинный список» в Конкурсе современной драматургии им. В. Розова «В поисках нового героя» (2013 г.).
Художник-реставратор Челищев восстанавливает старинную икону Богородицы. И вдруг, закончив работу, он замечает, что внутренне изменился до неузнаваемости, стал другим. Материальные интересы отошли на второй план, интуиция обострилась до предела. И главное, за долгое время, проведенное рядом с иконой, на него снизошла удивительная способность находить и уничтожать источники зла, готовые погубить Россию и ее президента…
О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.
Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.
В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.
«М-да, ну что ж — вот и все. Вот и ага. Жизнь у меня — была». Таково начало. Далее — малообъяснимое спасение главного героя в последнюю минуту, венчанье, покушение на королеву Великобритании, офорты Рембрандта ван Рейна как средство хранения наличности, сугубо неудовлетворительное обучение в Педагогическом колледже для юных дам, рейд в Гонконг, контрабанда зубного порошка и обострение отношений с разгневанными спецслужбами нескольких стран. Достопочтенный Чарли Маккабрей, преуспевающий торговец искусством, любитель антиквариата и денег, аморальный и обаятельный гурман и гедонист, а с ним — его роскошная жена, бывшая миссис Крампф, и их слуга, профессиональный головорез и «анти-Дживс» Джок — на очередном витке опаснейших приключений в книге, которой гордились бы Рэймонд Чандлер и П.Г.
XIX век на исходе. Нью-Йорк, уже ставший вселенским Вавилоном, потрясен чередой неслыханных доселе зверств. В городских трущобах убивают детей, и увечья, которые наносят им, от раза к разу все изощреннее. Исполняется некий кровавый ритуал, а полиция не способна решить эту жуткую загадку. Будущий президент США Теодор Рузвельт собирает группу специалистов, для которых криминальные расследования — дело такое же новое, как и для профессиональных детективов. Так на сиену выходят выдающийся психолог-алиенист Ласло Крайцлер, репортер уголовной хроники газеты «Таймс» Джон Скайлер Мур, первая» истории женщина-полицейский Сара Говард и детективы сержанты братья Айзексоны — сторонники нетрадиционных методов ведения следствия.
В «Милезии», модном публичном доме Афин, обнаружен труп влиятельного политика Анита — одного из главных обвинителей философа Сократа, чьи идеи, как принято считать, подрывали сами основы государства. Подозреваемых несколько — скандальный комедиограф Аристофан, врач Диодор, сын покойного Антемион и гетера Необула. У всех — веские причины желать смерти политика. Но кто бы ни совершил это деяние, в проигрыше окажется хозяйка «Милезии» Аспазия, а этого ее друг софист Продик допустить не может — и потому берется за расследование, которое столкнет его с кровавой изнанкой политической жизни Афин.Необычный историко-криминальный триллер испанского писателя Игнасио Гарсиа-Валиньо «Две смерти Сократа» — впервые на русском языке.Предуведомление координатора проектаИдеи могут убивать.
Таинственной мумии – 33 века. У нее смяты ребра, сломаны руки, изрезаны ноги, а между бедер покоится мужской череп. Кто была эта загадочная женщина? Почему ее пытали? Что означают рисунки на ее гробе? И почему она так похожа на Нефертити?..Блистательный медицинский иллюстратор Кейт Маккиннон, в которой пробуждается «генетическая память», и рентгенолог Максвелл Кавано, египтологи-любители, вместе отправляются в далекое прошлое на «машине времени» современных технологий – чтобы распутать клубок интриг и пролить свет на загадку, что древнее самих пирамид.