Пожиратели душ - [73]

Зверь – ползучий, гадкий тип,

Ждет, что ты заснешь.

Слышишь рядом тихий скрип?

Мамочку ты ждешь?

Шепот, нежные слова.

Мамочка, ты здесь?

Нет, дружок, то Зверь пришел,

Тебя он хочет съесть.

– Тут нет ничего смешного, Сиан. – В ней поднимался гнев, пропахший сожженным до угля мясом. – И сейчас я объясню тебе, что́ я такое, раз уж тебе так интересно. Но, может статься, тебе захочется побыстрее оказаться на берегу, потому что я обещаю: ты не сможешь оставаться со мной рядом ни секунды, когда узнаешь правду.

Сиан сложил руки на груди и откинулся назад, будто собираясь вздремнуть:

– Ух, напугала…

– Отлично, – сказала Алис. – Ты все шутишь. Так знай: никакая я не девушка. Я пожирательница душ.

Ну вот. Все сказано.

Сиан долго смотрел на нее. А потом засмеялся. Он хохотал громко и безудержно, шлепая ладонью по воде.

Обжигающий стыд волной окатил Алис с ног до головы. Одно дело, когда тебя считают Злом, и совсем другое – когда над тобой смеются.

– Тут не над чем веселиться, Сиан. Уж кому, как не тебе, это знать. Я такая же тварь, как те, что убили твоих родителей. И я тоже способна причинить тебе вред. Не по злому умыслу, поверь. Я просто ничего не могу с собой поделать.

Юноша изменился в лице, и Алис укорила себя: она отняла у него улыбку. Потом Сиан снова заговорил, очень мягко, и сквозившая в его голосе печаль охватила их обоих.

– И как именно ты собираешься украсть мою душу, красавица Алис?

– Я… – Алис замолчала.

Она снова вспомнила Форда и Керис. И волка. Что она тогда чувствовала? С Фордом и Керис все было просто. Ею двигала ненависть. А волка она убила от страха. Алис вздохнула и подняла взгляд на Сиана: карие глаза внимательно смотрят на нее, ожидая продолжения. И снова она задалась вопросом: что же она скрывает от него, какую глубоко запрятанную темную тайну? Да, она скрывает мерзкую правду о самой себе. Она грязная и отвратительная. Из-за нее умерли мама и папа, поэтому ее нельзя любить. И это она навлекла страдания и смерть на Мать и Отца. Она сама призвала Анжелику, и та прикасалась к ее лицу и заглядывала ей в сердце.

Все в ней дурно и ложно до такой степени, что уже не исправишь. Какой путь к добру она может найти? Такая, как она, искалеченная и калечащая других?

Сиан по-прежнему смотрел на нее с нежностью и готовностью выслушать. И тогда она начала говорить. Она рассказала ему всё. О том, как прикасалась к людям и животным, заглядывала внутрь, проникала в них. О Звере в лесу. О Бенедикте и Анжелике, об ужасе осознания, что сама превратилась в такое же чудовище. Она рассказала о Керис и Форде. И о волке. О Провале в горах и о том, как эта страшная яма постепенно поглощает все живое. Она рассказала, что каждую ночь просыпалась на дереве, о последней встрече с Анжеликой, о том, что еда на вкус кажется ей золой, и о том, другом голоде, что скручивал ей живот.

Сиан вздрогнул и подался назад.

Вот оно. То самое выражение, которого Алис и ожидала. Отвращение. Она сбросила все покровы, и он счел ее гадкой. Как только понял, что она и правда такая же тварь, как те, что убили его родителей. Она закрыла лицо руками:

– Я отвратительна.

– Нет, о нет, Алис. Не плачь, прошу тебя. – Сиан наклонился вперед, насколько было возможно, чтобы не перевернуть лодку, и взял ее за руки, сжав ее ладони своими.

Нет, невыносимо смотреть на него. Лучше перевести взгляд на деревья у воды. Их корни обнажились, ветви изогнулись и стали похожи на плечи, а сами деревья напоминали чудовищ.

– Ты думаешь, что я омерзительна. Я не упрекаю тебя. Я и сама так о себе думаю.

– Я думаю только о том, что теперь мне понятна твоя неизбывная печаль. А как же иначе, если ты держала все это в себе? И так плохо о себе думала?

– Что ж, – сказала Алис, пожав плечами. – Это правда. Все во мне мерзко.

Сиан не позволял ей отвернуться, притягивал ее взгляд:

– Послушай, Алис… Прежде всего, хочу сказать: способность проникать в людей я назвал бы даром, а не проклятием. И сколько душ ты забрала? Ты остановилась, прежде чем действительно навредила Керис и Форду. А что касается волка, если бы ты первая не убила его, он сам убил бы тебя.

Алис покачала головой:

– Ты не понимаешь. Я больше не здесь, Сиан. Я хочу быть здесь, но меня уносит прочь. Я чувствую это. Теряю себя.

– А я тебя не отпущу. Твое место здесь, со мной. – Он протянул руку и снова повернул ее к себе. – Как ты не понимаешь, Алис? С тобой плохо обращались. Ужасно, что твои мама и папа умерли. Тебе было всего семь лет, когда пожиратели душ их убили. Что ты могла сделать? Взрослые мужчины во всех деревнях прячутся по ночам за деревянными оградами, а ты считаешь, что семилетней девочке под силу что-то изменить? Тебя вырастили в Дефаиде Мать и Отец, они любили тебя, Алис. Вот почему они столько сделали для тебя. И ты тоже любила их. Не твоя вина, что они умерли. Это твоя потеря. Разве ты не видишь?

Алис смотрела на него, чуть приоткрыв рот. Ей хотелось впитать его слова, почувствовать их на вкус, проглотить, наполниться ими. Она открылась ему, не утаив ничего, вытащила на свет самое гадкое и уродливое, что находила в себе. И теперь Сиан держит в ладонях эту правду, словно чудесный дар, и не отшатывается в ужасе. И притягивает к себе ее, Алис. Возможно, ему удастся удержать ее здесь, привязать к своему миру. Набросить завесу на ее пороки. И тогда, может быть, внутренний свет в ней зажжется снова.