Пожиратель сюжетов - [3]

Лицо незнакомца оказалось под стать его наряду. Было оно давно не бритым и не мытым, уголки губ безнадёжно опущены, как и кончик мясистого носа. Спутанные грязные волосы, не давали возможности определить ни их первоначальный цвет, ни фактуру. И только в невероятно голубых глазах ещё таился живой блеск. В общем, счастливым незваный гость никак не смотрелся, да таковым и не был.

— Я мог бы вам одолжить, — незнакомец протянул руку, на повёрнутой кверху ладони лежали несколько тёмных кружков, — только боюсь драхмы у вас здесь не в ходу.

— Серебро? — Хищно прищурился Валера, прикидывая, возьмут ли в ломбарде древние монеты.

— Серебро, — легко согласился пришелец, — только в ломбард с ним нельзя.

— Почему? — Удивился Козорезов, уже потянувшийся было за старинными кругляшами.

— Нельзя, — с грустью в голосе повторил гость, — они полицию вызовут. Те начнут разбираться, откуда, мол, артефакты. Решат, что вы курганы незаконно раскапываете. А как вы невиновность докажете? Сообщите им, что монеты вам древний грек лично вручил?

— Так и есть же, — кивнул Валера.

Оборванец безнадёжно махнул свободной рукой, покачал грязной головой и спрятал свои драхмы куда-то за пазуху.

— Тогда и вовсе нипочём не отстанут. Упекут в палату номер шесть. Говорить правду, дорогой Валерий, конечно, легко и приятно. И в этом я согласен с героем одного из ваших классиков. Но далеко не безопасно, в чём тот же герой, как известно, убедился на собственной шкуре очень скоро. А сюжет тем временем сгинет безвозвратно.

Оба замолчали. Как пишут в таких случаях и классики и начинающие — повисла звенящая тишина. Козорезов смотрел на грека, грек смотрел на Козорезова.

До Валеры медленно, учитывая всё ещё воспалённые после вчерашнего мозги, но дошло, что этот субъект как-то причастен к исчезновению его ненаписанного шедевра, или знает, куда тот подевался. И это надо было срочно разъяснить. Но гнать лошадей не стоило, а то сбежит в Рим вслед за гладиатором и ищи-свищи. Подойти к допросу следовало аккуратно и методично. Начнём с самого простого, решил он, и без нажима, даже, можно сказать, дружески спросил незнакомца:

— Слушай, мужик, а ты, собственно, кто такой?

Тут на его глазах произошло чудесное преображение. Оборванец приосанился, выпятил грудь и даже, как показалось, увеличился в размерах. Хоть он и не стал чище и опрятнее, но, вне всякого сомнения, выглядел теперь фигурой значительной, требующей к себе должного уважения. Голубые глаза оживились чудесным внутренним светом. Он упёрся левой рукой себе в бок, а полусогнутую правую поднял ладонью к себе и резко выпрямив в театральном жесте громко провозгласил:

— Я Муза! — Но вдруг, словно сам, смутившись подобного пафоса, тихо добавил: — Вот так как-то.

Наверное, он ожидал, что Валерий рассмеётся, потому что весь напрягся и неотрывно смотрел в лицо писателю. Однако, никаких признаков веселья тот не проявил. Напротив, очень серьёзно разглядывал гостя целую минуту.

— Так это, — наконец заговорил он, — музы вроде как бабы, в смысле, женщины… Нет?

— Феминистические проделки, — фыркнул грек, скорчив гримасу презрения. — Тебе-то какая разница? Думаешь, с женщиной легче сработаешься? Ага, сейчас!

— Да нет, мне, собственно, всё равно, — зачем-то начал оправдываться Валера.

Но Музу уже понесло.

— С этими женщинами мы — мужики, а особенно вы, писатели, теряем всякую работоспособность в творческом плане! Тебе, к примеру, что-нибудь грандиозно-философское творить, а ты только о её глазках распрекрасных думаешь, или о чём пониже, прости меня Зевс. С ними только поэтам хорошо работается, да и то исключительно романтикам. Обовьётся она вокруг такого рифмача, ласкает его, тут он и выдаст про «мимолётное виденье» и «гений чистой красоты»! — Он на мгновение перевёл дух и продолжил: — А вот мужик с мужиком завсегда о чём-то серьёзном поговорить могут. Мировые проблемы порешать! Спорт обсудить! Про войну там, про подвиги, про баб тех же, но уже без всяких розовых соплей!

Козорезов понял, что сам по себе этот Муз не остановится, а время идёт, как тот сам же пять минут назад и заметил. Надо было как-то прекращать этот словестный поток, пока тот ещё не превратился в потоп.

— Давай я стану звать тебя Муз, — произнёс он громко, дабы перекрыть голос разошедшегося оратора.

И это подействовало. Грек резко обмяк и как-то даже сдулся. Перед Валерием снова стоял прежний оборванец.

— Почему Муз? — поинтересовался он.

Глава 2 Надо что-то делать. Кое что о морфологии абстракции

— Почему Муз? — уже настойчивее повторил грек.

— Потому что «муза» — слово женского рода, — пожал плечами Валера, — неудобно как-то мужика так называть. Хотя, слова «судья» и «прокурор» имеют мужской род, а работают ими сплошь женщины, — добавил он поразмыслив.

— Вот же…, — тут пришелец ввернул что-то явно непристойное на греческом, — что не съедят, то, как водится, понадкусывают! И женский род их, так и мужской подмяли! Ладно, — разрешил он, — зови, как хочешь.

Оба не сговариваясь, одновременно почесали затылки. При этом Валера обнаружил, что и ему бы неплохо было помыть голову, да и вообще принять душ после вчерашнего безобразия. Сам с презрением взирал на растерзанный вид Муза, а ведь, признаться, выглядел сейчас немногим лучше него.