Поздняя латинская поэзия - [175]

Я отвечал ей, что нет, что сам я казнюсь, угрызаясь,

  Но не могу превозмочь сладостью скорбь моих мышц.

65 «Нет, не пытайся меня обмануть! — возражает подруга, —

  Знай, хоть Амур и слепой, — тысячи глаз у него!

Не береги своих сил, отдайся игре вожделенной,

  Мерзкую скорбь изгони, к радости сердце стреми!

Знаю: под гнетом забот тупеют телесные чувства —

70   Сбрось же заботы на миг: будешь сильней и бодрей»,

Я же, всем телом нагим разметавшись на ложе любовном,

  В горьких, горьких слезах вот что промолвил в ответ:

«Ах, злополучнейший я! Я должен признаться в бессилье,

  Чтоб не казалось тебе, будто я мало люблю!

75 Не заслужило мое вожделенье твоих порицаний —

  Нет, только немощь моя наших несчастий виной.

Вот пред тобою оружье мое, заржавелое праздно, —

  Верный служитель, тебе в дар я его приношу.

Сделай, что в силах твоих, — вверяюсь тебе беззаветно:

80   Если ты любишь меня, сможешь ты сладить с врагом»,

Тут подруга моя, вспомнив все ухищрения греков,

  Ринулась — жаром своим тело мое оживить.

Но, увидав, что предмет любви ее мертв безвозвратно

  И неспособен восстать к жизни под бременем лет,

85 С ложа вскочила она и бросилась снова на ложе,

  И об утрате своей так зарыдала, стеня:

«Труженик нашей любви, отрада моя и опора,

  Лучший свидетель и друг праздничной нашей поры,

Ах, достанет ли слез оплакать твое униженье,

90   Песню сложу ли, твоих славных достойную дел?

Изнемогающей мне так часто спешил ты на помощь,

  Огнь, снедавший меня, в сладость умел превратить;

Ночь напролет на ложе моем мой лучший блюститель,

  Верно делил ты со мной счастье и горе мое.

95 Наших полуночных служб неусыпный надежный участник,

  Свято хранил ты от всех тайны, что ведомы нам.

Ах, куда же твоя расточилася жаркая сила,

  Сила ударов твоих, ранивших сладко меня?

Ныне ты праздно лежишь, совсем не такой, как когда-то, —

100   Сникнув, опав, побледнев, ныне ты праздно лежишь.

Не утешают тебя ни игривые речи, ни ласки, —

  А ведь когда-то они так веселили тебя!

Да, это день похорон: о тебе, как о мертвом, я плачу:

  Тот, кто бессилен вершить долг свой, тот истинно мертв».

105 Этому плачу в ответ, и жалобам тяжким, и стонам,

  Так я, однако, сказал, колкость смешав и упрек:

«Женщина, слезы ты льешь о моем бессильном оружье —

  Верно, тебе, а не мне эта утрата больней!

Что ж, ступай себе прочь, дели со счастливцами счастье:

110   Много дано вам услад, ты в них хороший знаток».

В ярости мне отвечает она: «Ничего ты не понял!

  Дело сейчас не во мне — мир в беспорядок пришел!

Тот, о ком я кричу, — он рождает людей и животных,

  Птиц и всякую тварь — все, что под солнцем живет,

115 Тот, о ком я кричу, сопрягает два пола в союзе —

  Нет без него ни жен, ни матерей, ни отцов.

Тот, о ком я кричу, две души сливает в едину

  И поселяет ее в двух нераздельных телах.

Ежели этого нет — красота не утеха для женщин,

120   Ежели этого нет — сила мужчин ни к чему.

Ежели этот предмет не дороже нам чистого злата,

  Вся наша жизнь — тщета и смертоносная ложь.

Ты — и веры залог, и тайны надежный хранитель,

  Ты — драгоценнейший клад, всякого блага исток.

125 Все на земле покорно тебе, что высоко и низко:

  Скиптры великих держав ниц пред тобой склонены.

Не тяжела твоя власть, но радостна всем, кто подвластен:

  Лучше нам раны и боль, нежель немилость твоя.

Мудрость сама, что над миром царит, размеряя порядок,

130   Не посягает ни в чем на достоянье твое.

Дева, ложась под удары твои, тебя прославляет:

  Ей, пронзенной тобой, сладостно кровью истечь,

Слезы глотая, смеется она раздирающей боли,

  Рада над телом своим видеть твое торжество.

135 Ты гнушаешься всем, что скудно, бессильно и вяло:

  Даже и в нежной игре мужества требуешь ты.

Служат тебе и разум людской, и мышцы людские;

  Самое зло, и оно власти покорно твоей.

Тщетно тебя одолеть враждебные силятся силы —

140   Труд, холода и дожди, ссоры, коварство и гнев,

Нет — и жестокому ты укрощаешь душу тирану,

  И окровавленный Марс кроток становится вновь.

Нет — и когда сокрушил гигантов Юпитер перуном,

  Ты из казнящей руки ласково вынул перун.

145 Нет — пред тобою и тигр признает владычество страсти,

  Перед тобою и лев станет и нежен и мил.

Мощь необорна твоя, а милость твоя несравненна —

  Сладко с тобой победить, сладко тебе уступить.

Даже в бессилье своем ты вновь исполняешься силой —

150   Снова готов побеждать, снова готов уступать.

Ярость твоя коротка, а нега твоя бесконечна —

  Смерть свою духом поправ, вновь оживаешь и вновь».

Это сказав, удалилась она, пресытившись скорбью,

  Я же остался лежать, словно мертвец, на одре.

Боэтий

Перевод С. Аверинцева

[1087]

ИЗ «УТЕШЕНИЯ ФИЛОСОФИЕЙ»

I, 4 [1088]

Кто, свой век умиривши правой мыслью,

Попирая стопами наглость рока,

И под гневом Фортуны и под лаской

Зрак являет равно невозмущенный, —

5 Не подвигнет того безумство Понта,

Возбудившего волн кипящих смуту;

Не смутит и Везувий, что из горнов

Изрыгает нежданно дымный пламень;

Ни перун огневой не поколеблет,

10 Что обык поражать гордыню башен.

Долго ль важность в уме давать тиранам,

Злобу имущим, силы же лишенным?

Откажись от надежд, отвергни страхи,

И надменного гнев обезоружишь.

15 Жалок тот, кто, страшась и вожделея,