Поздняя латинская поэзия - [167]

Чтоб убивать гражданин безнаказанно мог гражданина.

Юноша этот богат, отважен — а, значит, опасен, —

205 Ибо богатство всегда храбрецов обращало в тиранов:

Марий отсюда, и Сулла жестокий, и Цинна кровавый,

Цезарь отсюда, впервые сенат подчинивший господству.

А между тем Сципион, эта молния битв африканских,

Тот, кто, едва возмужав, покорил все народы иберов,

210 Тот, кто в битве сломил Ганнибалову мрачную ярость

И приневолил его, разорителя римских пределов,

Словно кубок с вином, смертоносную выпить отраву,

В Рим зловещую голову сам привезя как посланник, —

Он, удаленный в Минтурны, угас. В таком же изгнанье

215 Жил и благочестивый Камилл, и вовек бы не видел

Рима, если бы он не явился, изгнанник, на помощь

И не понес на галлов победное римское знамя.[1071]

Так, изгнанник, изгой, он триумф получил за победу.

В душах свободных своих навсегда, как закон, удержите:

220 Те, кто силен, обязаны жить в тревожной надежде,

Чтобы они в безопасности стать не стремились царями.

Отдых дашь ты рабу — он воли захочет. Не будет

Мира от богачей, если дать бедняка им в обиду.

Вопрос: «но ведь надобно повиноваться закону, который требует, чтобы храбрый муж получил, что захочет?»

  Ежели речь о законах — ну, что ж, обсудим и этот:

225 «Храбрый муж да получит, чего желает и хочет».

Жаждет того же бедняк, богача желание чтит он,

Просит внесенный закон сохранить: ведь статуя эта

Ныне прощенье дает, а с отменой такого закона

Станет тенью пустой. Так пусть же бронза не блещет,

230 Мрамор не тянется ввысь, и наград небывалых не просит

Храбрый по добрым законам, которые сам отвергает.

Гнев не отменит закон, утвержденный во славу триумфа!

Тот подобен врагу, кто законной силой не связан:

Только тиран способен попрать гражданское право.

235 Если б иной гордец закон триумфатора презрел

Или почел за ничто, разве он бы не стал святотатцем,

Глупым спесивцем, ленивцем, врагом и противником общим?

О, как юноша наш потряс бы судилища криком,

Напоминая, как свят закон! зашумела бы площадь,

240 Он бы нахмурил чело и показывать стал бы народу

Свежие шрамы, секущие грудь, восклицая при этом:

«О, нелегко стерпеть оскорбление доблести Марсу!»

Как он кричал бы по храмам Юпитера, храмам Минервы:

«Пусть же теперь никто не торопится к строю и бою!»

245 Так бы он крикнул, и все, как один бы, в ответ зароптали.

  И допустили бы вы, о знатные, слабую шею

Перерубить бедняку? не уймете оружье и трубы?

Снова затеете вы, как встарь, гражданские войны?

Что же молчишь ты, народ? Богатый над городом судит,

250 Право твое не ценя ни во что. Проскрипция снова

Хочет отнять у народа и жизнь его, и свободу.

Что же я стона не слышу, ни плача, ни звона оружья?

Подвиг, прямо скажу, — погибнуть во имя свободы!

Так за Виргинию римский народ воспылал справедливым [1072]

255 Гневом, когда захватил вершину горы Авентинской

После того, как отец простер несравненную мертвой,

Грех совершая святой, чтоб не стал растлителем Клавдий,

И не вернулся тогда бы народ с захваченной кручи,

Если бы он не добился триумфа и вместе свободы.

Заключение

260   Видели, граждане, мы бедняка гонимого облик:

Как он, руками припав, умолял о помощи молча.

«Близится враг, — мы сказали. — Да будет здесь храбрый воитель,

Чью беспомощный статую держит, чьи бедра руками

Он обвивает, простершись у ног, и плачет, несчастный,

265 За божество почитая воителя». Эти моленья

Жданный богач, появясь, обрывает нежданною смутой.

«Граждане, помощь подайте! — кричит беспомощный в страхе. —

Здесь гражданин самовластный, моей желающий смерти:

Я не обидел его ничем, кроме бедности честной.

270 Этой победной рукой тот клинок, который когда-то

Вражеским горлам грозил, ты снова с бранного поля

Хочешь в отчизну внести? Не пронзай материнской утробы,

Члены отца не терзай, что тебя владеть научили

Мощным копьем, приносящим тебе победные пальмы.

275 Сжалься, оружная длань, я молю, и шеи сограждан

Не поражай: от врагов не твой ли щит ограждал их?

Стыд и нечестье — мечом погасить сражение в поле

И перенесть избиенье на форум». И меньшим стенаньям

Мы доверяем на слух; а здесь своими глазами

280 Будто костер погребальный и труп мы живой увидали,

Как он трепещет и стонет, и в смерти корчатся члены.

Вопль, которым бедняк, упав, огласит эти стены,

Перед лицом толпы изливая мертвеющим телом

Кровь и кусая зубами песок, — этот вопль услыхавши,

285 «Стонет Лаокоонт, обвитый змеями!» — ты скажешь.

Храброму должно ли так бессильных, богатому — нищих

Граждан любить гражданину? Иль так защищают невинных?

  Если б кумиры могли говорить, то и твой не смолчал бы —

Боль такие слова придала б его жалобным пеням:

290 «Юноша, молви, богатый, скажи, защитник отчизны,

Если бедняк виноват, то в чем твой кумир провинился,

Памятник славы твоей? Почему свидетельство чести

Так презирают, зачем оскверняются отчие стены?»

  Так говорит твой кумир. Но и стонущей родины нашей

295 Выслушай скорбную речь: «Недаром себе на отраду

Я тебя родила, тебя на коленях держала,

И в колыбели тебя колебала, и грудью кормила,

И к состязанью тебя повела, когда стал ты подростком,

Дротик бросая; и отроком — храбрый, и юношей — первый,

300 Зрелым ты стал необорен. Но чтоб не ушел ты, лишенный