Поздняя латинская поэзия - [162]

  А каким показал себя ты после,

Когда юные годы миновали,

430 И тебя ко дворцу призвал мой свекор,[1035]

Чтобы ты во дворце распоряжался,

Мы расскажем об этом в книгах позже,

Если будем богаче впредь досугом;

А теперь о твоем гостеприимстве

435 Пусть послушная Муза скажет кратко.

  Дом отрадный, чистейшие пенаты,

Где, вовек несовместные, на редкость

Уживаются вместе стыд и вольность!

О, пиры, разговоры, книжки, шутки,

440 Смех, степенность, веселье, остроумье

И собравшихся пестрое единство,

Надо ль в храм нам идти молиться богу,

445 Иль на Ливиев дом взглянуть преславный,

443 Иль в чертогах епископа собраться,

Иль направиться к Марцию Мирону

Иль ко Льву, что в искусстве слова блещет

(Если б дважды шести таблиц законы

Он давал, то средь славных децемвиров

Аппий Клавдий скромней бы занял место;

450 Если б он под бряцанье струн размеры

Приспосабливал к ритмам строк коротких,

Флакка едкого смолкнуть бы заставил,

Сколько б тот после всех сатир и лиры

Взмыть за лебедем Пиндара ни тщился),[1036]

455 Иль твоя в плен брала нас благосклонность,

Магн, достоинства все в себе собравший:

Ум, богатство, и красоту, и знатность

(Чьи когда б исчислять я стал деянья,

Утомила б хвала сто уст железных:

460 Даровитый, упорный и усердный,

Прозорливый судья и лучший родич,

Кто, внимательный к месту, часу, лицам,

Ни себе, ни другим не портит праздник);

Или твой собирал нас вместе атрий,

465 Марцеллин мой, в законах искушенный

(Кто не знает тебя, средь тех прослыл бы

Ты суровым за строгость и правдивость,

Но кто мог испытать тебя на деле,

Знает, как о тебе судить бы надо:

470 Ибо правду сказать ты не боишься,

Хоть грозили б тебе Карбон и Сулла,[1037]

Все жестокие Марии, все Цинны

И клинки триумвиров озверелых

Были б к сердцу приставлены и к горлу);

475 Иль в пенатах Лимпидия мы были,

Благодетеля щедрого сограждан,

Мужа, верного всем законам братства;

Или в путах любезности держал нас

Благородный Марин, кого навеки

480 Должен я предпочесть за то, что дружбе

Прилежал он всем сердцем непреложно;

Иль видались с собратьями другими,

Нам обоим любезными, средь коих

Праздность лучшим мне кажется занятьем;

485 Все назвать имена их в этой песне

Жаждет страсть, но размер стиха мешает.

  После звал нас к себе ты, когда утро

Миновало и солнце, раскаляясь,

Вновь дарило нам час благоприятный,

490 То давал ты нам обручи и палки,

То, вручая в трескучих кубках кости,

Нас сражаться бросками заставлял ты,

Наслаждаясь веселой распрей, словно

Навплиад, той игры изобретатель.[1038]

495 Не в Нероновы шли потом мы бани,

И не в те, что Агриппа дал и тот, кто

Похоронен в Салонах Далматинских:[1039]

Нет, мы в частные термы шли, где каждый

Может мыться, стыдливость не нарушив.

500 А потом нас твои держали чаши

И застолье средь Муз твоих прекрасных,

Ибо лучших картин и лучших статуй

В бронзе, в мраморе или в ярких красках

Ни Пракситель не создал бы, ни Ментор,

505 Ни Скопас, ни искусство Поликлета,

Ни резец даже Фидия всевластный.[1040]

   Но пятьсот уж одиннадцатисложных

Строк прощения просят за болтливость.

Полно! Слишком длинна такая песня,

510 Даже если и нравится; едва ли

До конца ты прочтешь поэму друга,

Что ленивее всякого сонливца.

БЛАГОДАРЕНИЕ ЕПИСКОПУ ФАВСТУ [1041]

Перевод Ф. Петровского *

  Феба и всех девять Муз с десятою к ним и Палладой,

Да и Орфея, и вод баснословных конский источник,

Как и фиванскую лиру,[1042] которой послушные камни,

Чутко внимая, под песнь возводили высокие стены,

5 Презри, струна! и теперь к святого отца прославленью

Ты призови меня, Дух, вошедший некогда в сердце

Древней Марии,[1043] когда, схватив тимпаны, Израиль

Посуху путь совершал по впадине грозной пучины,

И, в ограждении стен водяных проходя безопасно,

10 Пыльные толпы людей твое торжество воспевали;

Руку Юдифи ведь ты укрепил, когда ей обезглавлен

Был Олоферн и лежал на земле с перерубленной шеей,

Скрытую женщины мощь обнаружив при этом ударе;

Ты же росой из руна наполнил доверху чашу,

15 После ж, росою покрыв всю землю, руна же не тронув,

Мощь в Гедеона вселил ты, Дух, явившийся в звучных

Трубах, которых один лишь гром обеспечил победу; [1044]

Из Иесеева ты, скотовода богатого, рода,

Одушевил и царя, когда был без вожатых отослан

20 На колеснице ковчег завета врагом, пораженным,

Что на заду у него желваки отвратительно вспухли;[1045]

Некогда также ты пел и трех отроков голосом,[1046] коих,

Ввергнутых в жаркую печь халдейского волей тирана,

Пламя не жгло, а росой орошало в огненном пекле;

25 Был и Иона тобой вдохновлен, когда он, пробираясь

В чреве кита, воспевал поражавшие чудище песни

Так, что от этих псалмов, из уст исходящих добычи,

Или от тяжести той, что в его животе очутилась,

Кит заикал, и хотя был голоден, но песнопевца

30 Вырыгнул он наконец из пасти, зубами не тронув;

Силой двойной вдохновил ты некогда грудь Елисея,

В день, как на огненной был колеснице взнесен фесвитянин

Старец, и, милость свою разорвав, одарил ей пророка,

В пламенной сам улетев косматым возницей упряжке;[1047]

35 И, вознамерясь послать Илию второго на землю,[1048]

Праведного ты лишил Захарию благостно речи

Вплоть до того, как старуха жена родила ему сына,

Повелевая молчать о пророчестве этом пророку

Так же, как Ветхий завет умолкает в лучах Благодати;