Веснушчатый солдат в пилотке набекрень отплясывал в просторном кузове «студебеккера» на ходу. Его товарищ, привалившись спиной к кабине, растягивал меха аккордеона, пытался играть барыню. Еще шестеро, по трое сидя вдоль бортов, следили за плясуном, чтобы не выкувыркнулся из машины. Где-то впереди снова образовалась пробка. Студебеккер, взвизгнув тормозами, остановился — солдат ладошками ударился о кабину, пилотка свалилась, открыв ежик коротких волос.
— Петрусь! — в наступившей тишине прозвенел женский голос.
Солдат поднял пилотку. Его простодушное лицо, только что выражавшее шальную радость, сделалось удивленным. Он сразу отыскал ее среди толпы и остановил взгляд на побелевшем лице Катерины.
— Кать! — коротко выдохнул он и облизнул обветренные губы.
Боец с аккордеоном начал было разводить меха, но остановился — жалкий писк затухал в воздухе. В отдалении продолжались еще выкрики, гам, бряцание, а здесь, вокруг парня и Катерины — образовалась тишина. Смущенный общим вниманием, солдат продолжал расправлять пилотку и охлопывать ее о ладонь.
— Катюха, — снова произнес он, озираясь за поддержкой к замолчавшим товарищам. — Глядите, славяне, где свиделись с землячкой!
Рыжий Петрусь одним махом сиганул из машины и, выпрямляясь после прыжка, носком пнул подвернувшуюся гильзу.
Катерина подалась навстречу, чуть дрогнули ее руки, словно хотела кинуться на шею, но не решалась. Так и застыла — вся одно напряжение. Петрусь тоже неловко остановился, стыдясь проявить свои чувства на виду у других. Со злостью пихнул другую гильзу — она со щенячьим визгом запрыгала по асфальту между колесами машин.
— Гляньте, братва: землячка, — снова обратился он к друзьям за подмогой. — Бок о бок деревни стоят — через болото. Ты чего тут? — спросил Катерину.
Слезливый бабий вопль силой подавила в себе.
— Кашеварю я. Дома-то нету у нас — спалило!
— Гляди-ка. Да ты не убивайся. Есть о чем. Из деревни писали: от наших Котловичей трубы одни пооставались. Эка беда. Вернемся — новые поставим. Да не прежние конуры. Верно, братва? — опять повернулся он к своим.
— Мужика-то, Гришу… убили, — выдавила Катерина. — А сына, Ванятку, сама не уберегла. Гриша-то и в глаза не видал сына: без него родила, без него потеряла, — последние слова она произнесла нараспев, сквозь слезы, но глаза были сухими.
Петрусь помялся, глядя под ноги.
— Давно ты этак?
— С прошлой зимы мыкаюсь.
— Моих кого… батю, сестренку когда видала?
— Тогда же, при немцах еще — живы все были и здоровы, и изба стояла.
— Батя-то умер после. Зиму перезимовал, а по весне… с голоду. Мать и сестра пробились, а он не выдюжил. Недавно написали — скрывали от меня.
Далеко впереди колонна зашевелилась. Шоферы начали запускать моторы, дожидаясь своей очереди, когда можно будет трогаться.
— Петро, сигай в машину — останешься!
Солдат с неожиданной злостью плюнул в кучу фауст-патронов, и не простясь, с толчка перевалился через борт. Товарищи помогли ему встать.
Катерина рванулась вслед за машиной. Она бежала по обочине и кричала, торопясь сказать все, что не успела. Солдат, вцепившись руками в борт, что-то отвечал, но уже не было слышно. Скоро его рыжая макушка затерялась в бесконечной веренице машин.
Мимо проезжали уже другие. Хмельные от всеобщей заразительной радости, недоумевая глядели на беременную женщину в солдатской гимнастерке. Ослепнув от слез, Катерина шагала навстречу движению, и машины объезжали ее, уступая дорогу.
На другой стороне шоссе за домами стреляли в воздух трассирующими пулями — кому-то не терпелось начать салют раньше темноты. На бледном небе штрихи от пуль были едва заметны, а гул моторов заглушал выстрелы.
Войска всю ночь двигались куда-то на запад.
