Позади фронта [= Полевая жена] - [30]

— Ладно, теть Тось, — поморщилась Катерина, садясь на стул.

Тетя Тося ушла, рассерженно хлопнув дверью.

— Катя, — выговорил он через силу. Она повела на него выжидающий взгляд — он осекся, не зная, что продолжать. Она терпеливо ждала.

— Недавно письмо из дому пришло: родители согласны, чтобы ты приехала, — соврал он вдруг, не зная зачем. — Скоро война кончится — поедем вместе. Или еще лучше: проси отпуск — тебе дадут сразу… В городе акушеры, больница… и за ребенком будет кому присмотреть. Мама обрадуется.

— Чего это вдруг понадобилось тебе? — поинтересовалась она, и Копылов понял, что она не поверила ни в письмо, ни в согласие родителей, ни в его искренность.

— Ну, ведь будет ребенок. Ведь я буду отцом, — оторопело сказал он.

— Надолго?

— Ты лучше меня знаешь жизнь: мало ли какие размолвки бывали у других, но ведь потом прощали друг друга, и опять жили по-хорошему. Почему ты не хочешь?

— Я на тебя зла не храню. Сама знала, на что шла. Только уж дальше в беду не полезу: здесь-то кинул — выдюжу, а в городе — куда денусь? Кому нужна? Ничего не умею. Да и ненадолго это у тебя: через три дня сам пожалеешь. С месяц еще, может, пробуду в столовой да и подамся к себе. А за него не бойся, сберегу.

Катерина следила, как в большом котле, где варилось мясо для супа, на поверхности скапливались коричневые кровяные выварки. Ее лицо выглядело уставшим и постаревшим.

Над котлом в одну секунду вспучилась пена, и Катерина проворно вскочила. Черпаком собрала накипь.

— Не стой тут. Тося после испилит меня.

5

Восьмого мая в шесть часов вечера Копылов заступил дежурным по части. Перед темнотой он решил обойти все подразделения.

Дальше всех от штаба помещалась санчасть. Никогда еще медики не располагались с таким комфортом: каждый кабинет — в отдельной комнате, даже оборудование, вплоть до зубопротезных кресел, стояло на месте готовое. Совсем недавно в здании помещался немецкий госпиталь. Раненые — те, что могли ходить, видимо, разбрелись из него по окрестным деревням. Остальные, кому терять было нечего, остались в палатах на милость победителей. При них дежурили свои врачи и сиделки. Раненых было немного, и немцы с приходом русских перенесли их в один корпус, что стоял в глубине парка.

Никакой охраны у входа в него не было, и Копылов прошел внутрь. Двери в палаты были отворены. Раненые молчаливо глядели на русского офицера с повязкой на рукаве, идущего вдоль коридора.

Из кабинета с застекленной дверью вышел врач-немец в белом халате. Он был возбужден и продолжал говорить кому-то, бросая слова через плечо назад. Увидев Копылова, он неожиданно заулыбался и кинулся к нему.

— Herr offizier! — воскликнул он, стаскивая с руки тугие резиновые перчатки, и жестом показал, что хочет курить.

Федор с поспешностью, необъяснимой для себя самого, протянул сигарету.

Немец прикурил от своей зажигалки. Пальцы у него дрожали, как у алкоголика. Он жадно затянулся и, выдыхая дым через рот и ноздри, сказал:

— Danke schön!

Из той же двери вслед за ним медленно выходили трое, теснясь в проходе. Две сестры с боков поддерживали раненого. Это был мальчишка лет шестнадцати, остриженный наголо. Обе руки у него были замурованы в гипсе; растопыренные в стороны, они занимали больше половины коридора. Копылов прижался к стене, пропуская сестер.

Выйдя наружу, Федор услыхал шумные голоса и звон стаканов. В корпусе напротив в нижнем этаже справляли фронтовую свадьбу — Копылов уже слышал про это: Шуру Чабанец отдавали за раненого летчика. После госпиталя ему полагался отпуск, но он, прежде чем ехать домой, разузнал где стоит БАО и приехал повидать Шуру.

Федор проходил мимо раскрытых окон, и Вика Ивлева увидала его.

— Старший лейтенант, заходите! — позвала она, высовываясь.

Она и Синьков выбежали встретить Федора и под руки начали втаскивать на крыльцо.

— Я дежурный — мне нельзя, — отнекивался Копылов.

— Неприлично, неприлично отказываться, — увещевал его пьяный Синьков, и не давал уйти. — Как дежурный по части ты обязан поздравить молодых от имени командования. Свадьба номер четыре или пять, — хихикнул он.

Жених и невеста сидели за дальним торцом стола.

— За молодых не отказываются даже и на посту, — отечески убеждал Копылова пожилой майор Лузин, проталкивая Федора между стеной и стульями, на которых сидели гости.

Жених был в форменном кителе при всех орденах. Рядом с ним к спинке стула прислонены новые костыли.

Шура, должно быть с помощью Вики, наспех смастерила себе подвенечную фату из санитарной косынки; с обратной стороны сквозь белое полотно слабо просвечивался красный крест. В волосы ей вплели множество длинных белых лент из марлевых бинтов — теперь на них можно было не скупиться. В великолепии этого убранства она и впрямь походила на невесту. Только гимнастерка и погоны не совсем подходили к случаю.

Жених, будто давно ждал именно Копылова, обрадованно привстал навстречу, хлебосольным жестом раскинул руки над столом. Он был немного пьян и счастлив и, как все счастливые, глуп. Он сам сознавал, что глуп, и от этого все время улыбался чуточку иронично. Расплескивая водку, налил Копылову полный стакан и себе тоже.