Поющий омуток - [3]

Все же помаленьку, со скоростью самой нерасторопной улитки, я подтянул, согнул в коленях обе ноги, сполз на лесенку, скатился вниз и легко вздохнул. Осы, видимо, заняты были важным делом, на этот раз пощадили меня.

В разгоревшемся свете дня на почтительном расстоянии я разглядел: под крышей футбольными, теннисными мячами, шариками пинг-понга висели осиные гнезда. Я забирался на сеновал поздно, в полутьме, когда хищные соседки уже спали, расположившись кругами в своем, похожем на вафельное, обиталище, уверенные, что человек под ними никаких враждебных действий не предпримет. И вставал я, как уже говорил, до солнца, вверх, в темнеющий двускатный угол, не всматривался, даже не подозревал, какая угроза надо мной нависла.

В прошлые лета прицепляли там осы одно-два гнездышка величиною с кулак. Стоило ли обращать на это внимание! Иногда в избе ни с того ни с сего раздавалось тонкое въедливое жужжание. Хрупкое существо, с яркими золотыми поясками поперек черного агатового тела, ударялось в стекло, ползало, дрожа узкими прозрачными крыльями, жадно двигало челюстями. И тогда ощущение страха являлось, и надо было убить эту крылатую хищницу, иначе она не даст сидеть за столом, не даст читать при огне. Да кто ее звал сюда? У нее-то должно быть чувство опасности или хотя бы опаски? Ловила бы, рвала бы на куски мух да гусениц там, на воле!

Как-то я видел, как охотилась оса за летящей бабочкой-капустницей, полосатым веретеном кидалась на нее сверху, сбоку. А эта порхающая тихоня с таким проворством уклонялась, увертывалась, отлетала в сторону, заранее точно предугадывая удары, что не поверил бы, если бы не наблюдал сам. И вот ведь странно устроена психика человека: я жалел бабочку, радовался, когда она спряталась где-то в травах, слилась с ними. Но ведь умом, умом-то знал, какой вред наносят эти легкокрылые создания…

Здесь, на берегу таежной речки, полосатые соседки не столь уж нам докучали. Иногда я встречал их грушевидные гнезда в лесу. Однажды наткнулся на такое чуть ли не носом. Солнце вставало роскошно, во всю силу, от его прямых и отброшенных стволами лучей обильным паром курились замшелые бревна, коряги, кучки валежника. И вот в этом курении прямо передо мною из-под широкой еловой ветви выбрались две осы, взлетели почти разом. От их легчайшего движения посыпались капли, блеснув на мгновение зелеными, алыми, желтыми огоньками. Я благоразумно отошел в сторону.

Ну, а теперь что делать? Нынешнее лето, видимо, оказалось для них особо благодатным: вон сколько жилья себе наладили. Надо попросить у пасечника его боевые доспехи, поставить лестницу, в сумерках снять все эти футбольные и теннисные мячи в мокрую тряпку. Иначе покоя не жди.

Наверное, я сказал это вслух, потому что жена откликнулась:

— Ты прав. И начинать надо с летней кухни.

Она уныло сидела на скамеечке в тени от крыши. На солнечной стороне избы в великом своем многообразии мелькали разноцветные журчалки, маленькие оски припадали к бревнам и, как сквозь стену, уходили внутрь; жуликоватые мухи, укравшие боевую окраску у настоящих ос, нагло висели в воздухе. Однако вблизи летней кухни никто из них резвиться не отваживался.

Кирпичную плиту я сложил на земляной площадочке возле самого спуска-лесенки к речным зеленовато-серебряным струям. Над плитой на четырех столбах соорудил крышу — навес от дождя и жарких лучей. На доски крыши опускались ольховые ветки с чистыми нынешними побегами и косматыми прошлогодними шишечками. Здесь было хорошо готовить нехитрое деревенское варево да и просто посидеть вечерком, слушая переговоры Быстринки с корнями деревьев, с корягами и кустами смородины, с галечником на перекате.

И надо же — у самой лесенки, под крышею кухни, осы влепили свою грушу! Дым от печки им, конечно, мешал, мы, бегая туда и обратно, им, разумеется, тоже мешали. Пока они налаживали свое жилье и разрешались потомством, мы их не замечали. Но вот как-то наш котенок Кузька, игрунец, интриган, озоруй, впрыгал по стволу ольхи, по ветке на крышу кухни, побродил по ней немного и остановился от неожиданности и любопытства, позабыв опустить две лапки из четырех. До слуха его, очевидно, донеслось таинственное гудение, которое исходило из-под закраины крыши. Кузька помешкал немного, прижался животишком к доскам и пополз. Он добрался до самого края, перевесился и весь приготовился. Мы с женой тоже не знали еще о «бомбе с часовым механизмом», упрятанной под крышу, просто с интересом следили, как всегда, за Кузькиными проделками.

— Смотри, — шепнула жена, — он, наверное, за жуком каким-нибудь…

В это мгновение Кузька вдарил лапой. Раздался невероятный вопль, совсем не похожий на кошачий. Кузька прямо с крыши пролетел в воздухе метров пять и исчез. Появился он только к вечеру с обиженной на весь мир физиономией, три дня не мог садиться…

Теперь осы не подпускали к кухне и нас. Мы пробовали выкуривать их дымом, издалека, прикрывши лицо, плескали крутым кипятком. Осы упорно держались.

— Да, — сказал я, — ничего не поделаешь. Угораздило же их… Только надо, чтобы собрались все. Иначе снова отстроят.