Пойти в политику и вернуться - [88]

То, что Путин идею нового блока поддержал, для меня было важно. Я, собственно, другого и не предполагал: мы, по замыслу, могли стать реальным противовесом союзу Примакова – Лужкова. Но Черномырдин, как лидер партии стоявший за Рыжковым, уперся: с Немцовым и Кириенко не пойдем. Я пытался его уговорить – ни в какую. Он их на дух не выносил, особенно Бориса. В общем, ничего не получилось.

Дочь Ельцина Татьяна очень переживала, что я переметнусь к Лужкову. Приезжала специально к нам. Но разговор получился не очень. Тамара моя говорит, что думает – никакой дипломатии. Чубайс мне сразу позвонил: «Таня от вас приехала чуть ли не в слезах. Что вы там наговорили?» Я говорю: «Я ничего, а вот Тамара, да, может рубануть с плеча».

Потом Георгий Боос закинул удочку – ну как бы не очень всерьез. Предложил войти в блок Примакова – Лужкова шестым номером. Был послан: «Шестеркой никогда не был. Бегайте со своим блоком, все равно сожрут вас». И сожрали.

Дважды ко мне приезжал Григорий Явлинский. Мы с ним были знакомы с 1990-го, часто встречались, разговаривали, относились друг к другу с симпатией. Он предложил идти на выборы с ним. В первый раз сказал ему, что подумаю. Посоветовался с теми, кому доверял. Все сошлись в одном: если соглашаться, то идти первым номером. Тогда схема такая – Степашин плюс «Яблоко». А не Степашин вошел в список «Яблока». Ну собственно, моя позиция изначально такой и была. Идея – создать интеллектуальную социал-демократическую партию, я под это даже Вячеслава Михайлова, бывшего заведующего отделом ЦК КПСС, подписал, и он согласился войти в список. Ему тоже идея понравилась, хотя товарищи-коммунисты его отговаривали. Когда Явлинский приехал во второй раз, сказал ему об этом варианте. Он его не принял. Ну нет, так нет, решил я. Честно сказать, в какой-то момент мне все это надоело, и я решил: пойду по одномандатному округу.

Но тут по поручению Явлинского приехал мой друг Евгений Савостьянов и стал уговаривать все-таки пойти по «яблочному» списку. Поехали с ним в Питер, решения у меня все еще не было, заехал к родителям, ничего им не сказал. И вдруг звонит Путин: «Как дела? Как родители? Знаю, что ты в Питере…». Ничего конкретного не сказал, но я понял, что про мои переговоры с «Яблоком» он знает. В общем, еще раз все взвесил и сказал Грише «да». Договорились, что он идет первым номером, я вторым, но позиционируем наш союз как Степашин плюс «Яблоко». Вскоре после этого позвонил Черномырдин: «Ты что с этими…». Чубайс тоже меня не одобрил: «Ты совершаешь большую политическую ошибку».

Когда я решил идти с «Яблоком», мне позвонил начальник ФСО Крапивин: «Ельцин хочет поговорить». В коридоре столкнулись с Волошиным, не поздоровались. Сейчас я с Волошиным, конечно, здороваюсь, все нормально, не он же решение принимал.

Зашел в кабинет Ельцина, он был один, меня посадил в уголок, сказал: «Здесь я только с самыми близкими людьми разговариваю». Поговорили о жизни, я ему сказал, что не получилось с «Правым центром», наверное, пойду с «Яблоком». Он отреагировал очень спокойно: «С Явлинским можно. Он толковый». Потом он еще раз вернулся к старой теме: «Может быть, пойдете на Совет безопасности?». И тут я аргумент нашел, говорю: «Борис Николаевич, ну, вот представьте себе, вы бы на моем месте пошли бы на Совбез после отставки с поста премьера?» Он говорит: «Да, правильно, не надо вам туда. Все будет нормально и так». Потом встречались на разных днях рождения, на концертах, но с глазу на глаз нет. Конечно, он чувствовал себя неловко из-за того, что случилось. Даже в мемуарах об этом писал. Но я на него зла не держал. И ни разу слова плохого в его адрес не сказал и не скажу.

Формально я шел вторым, но мы с Явлинским договорились, что строим кампанию так, чтобы все понимали: у блока два равноправных лидера Явлинский и Степашин – с единой программой, едиными подходами, единой риторикой. Но Гриша быстро об этом забыл и стал действовать самостоятельно. В какой-то момент в Питере даже предвыборные плакаты поменяли. Вместо тех, где мы с Явлинским вместе, исключительно его личный портрет. Потом, когда бои в Дагестане вылились во вторую чеченскую войну, Григорий без консультаций со мной резко выступил против. А я был уверен, что другого выхода нет. В любом случае он обязан был поставить меня в известность о своих заявлениях. Был тяжелый разговор, настолько тяжелый, что я почти решил выйти из блока. Но тогда бы «Яблоко» вообще пролетело мимо Думы. Я так поступить не мог, это было бы непорядочно, и я на это не пошел. Единственное, что сказал Явлинскому: на президентских выборах буду поддерживать не тебя, а Путина. Предупредил по-честному.

Кампания была трудной. В моем, Выборгском, округе избирался председатель Государственной думы Геннадий Селезнёв. Он был сильным соперником. А я, честно говоря, отвык от публичной политической борьбы и поначалу чувствовал себя не в своей тарелке. Но у меня были такие доверенные лица, что я не мог их подвести. Среди них – бесконечно уважаемый мной Даниил Александрович Гранин. Согласился и Дмитрий Сергеевич Лихачёв, а 30 сентября 1999 года его не стало… Но то, что два таких человека поддержали меня, накладывало особую ответственность. Я это ощущал. Позже Селезнёв свою кандидатуру снял. А жаль, честный был человек. Да и мне бы лучше было бы баллотироваться по своему родному Красносельскому округу…