Пойти в политику и вернуться - [60]

Смысл в этом несостоявшемся штурме был – после него Басаев пошел на переговоры. Боевики тут же забыли о своих требованиях – закончить войну, вывести из Чечни войска… Единственное, о чем просили, – дать им уйти. Но потребовали заложников, боялись, трусы, за свои жизни, такие вот шахиды… Мы подогнали автобусы, чтобы они забрали бандитов. Мне потом говорили: «А что же вы не оборудовали автобусы спецтехникой?» Ну уж точно не потому, что мы идиоты. Было ясно, что у басаевцев есть кому проверить автобусы. Там были хорошо обученные люди.

Террористы потребовали, чтобы с ними ехали заложники. Вызвались депутаты и несколько журналистов. Гайданов взял с каждого расписку, что они добровольно едут на автобусах и при этом будут сотрудничать с террористами. Звонит Черномырдин, мне Ерин говорит: «Иди поговори. Я не буду». Я зашел в штабной вагончик докладывать по закрытой связи: «Виктор Степанович, сажаем бандитов в автобусы. С ними – заложники. Есть задумка все-таки попытаться лупануть по автобусам. Возможны потери среди заложников. Но тогда замочим всех бандитов. Летчики готовы поднять вертолеты». Черномырдин говорит: «Сергей, только не на территории Ставрополья. Как зайдут в Чечню, что хотите, то и делайте». Я – ему: «Виктор Степанович, граница-то весьма условная, поди пойми, где она». На этом разговор закончился.

Я никогда не встречался с Басаевым лично, но хорошо представлял, что это за человек. После Будённовска для меня никакие контакты с ним в принципе были невозможны. Одно дело воевать, и совсем другое – захватывать в заложники женщин с детьми и использовать их как живой щит. Я потом Масхадову говорил: «Слушай, как ты с этим животным работаешь? Аслан, мы же с тобой по одним улицам ходили в Ленинграде, не понимаю…» Масхадов только глаза отводил. Позже мне несколько раз предлагали участвовать в переговорах с Басаевым, но я говорил «нет».

Когда Черномырдин был уже послом в Украине, я пытался с ним поговорить о тех событиях. Он мне сказал: «Вот ты бы на моем месте побывал…» Я ему ответил: «А ты – на моем». В общем, разговор не получился. У нас, как я уже писал, были очень теплые отношения, и я решил их не портить, больше к этому не возвращался. Что было, то было. Я прекрасно понимаю, что Черномырдин хотел спасти заложников, но есть правила борьбы с терроризмом, и он их нарушил. Ну и, наверное, к тому времени он уже задумывался о перспективах президентства. Ельцин все чаще болел, выборы приближались… Роль миротворца для избирательной кампании была бы очень выигрышна. В реальности она потом досталась генералу Лебедю.

…Когда бандиты уехали, мы с Виктором Ериным первый раз приехали в гостиницу. Состояние было под стать настроению – хреновое. Кусок в горло все эти дни не лез. Я килограммов на двенадцать похудел за три дня. Потом сам себя на фотографии не узнал. Помылись, прилегли, в три ночи звонит вице-премьер Олег Сосковец: что там у вас, как. Если опустить сильные выражения, то я ответил: «Ну, как… Вы-то там сидите, в Москве… Почему не замочили их в Чечне?» Сосковец – мне: «Ну, ладно, ладно, Сергей… Как там Виктор Фёдорович?» Я говорю: «Виктор Фёдорович спит. И правильно делает». Утром встали, включили телевизор, а там идет повтор передачи, Жириновский и Немцов поливают друг друга апельсиновым соком. Тут такая трагедия, люди погибли, нашли что показывать… Пошел в город. Зачем – не знаю. Не мог не пойти. Бывает такое в жизни, когда ты делаешь что-то, не отдавая себе отчета – зачем. Люди меня узнавали, подходили, я ко всему был готов, но никто слова дурного не сказал. Мне надо было найти какие-то слова, объяснить, извиниться. Сказал: «Извините, такая беда… Ушли негодяи». Все говорили одно: «Надо было их добить!» Потом, через десять лет, я еще раз приезжал туда, когда отдыхал в Кисловодске. Сел за руль и поехал в эту больницу. Многие врачи там еще работали, узнали меня, поговорили…

В тот же день мы с Ериным улетели в Москву. У каждого в кармане лежало заявление об отставке. Сразу поехали к Ельцину, доложили. Поговорили очень коротко. Он сказал: «Ну, пока работайте». Потом собрал заседание Совета безопасности. Я выступил с основным докладом, в архивах он есть, но до сих пор на нем гриф «совершенно секретно». Рассказал, как все было на самом деле, проанализировал ошибки. Ельцин говорит: «Вы, знаю, заявление написали». – «Да, Борис Николаевич, за это надо отвечать». Ерин говорит: «Я тоже». Николай Егоров тоже заявление написал. Ну и, собственно, всё, потом состоялся указ об отставке. С Ериным ушли почти все его заместители, кроме одного, Куликова, – он стал новым министром.

Когда Совет безопасности голосовал за наши отставки, мой уход не поддержали. Потом и Госдума не проголосовала за мою отставку. Но я прекрасно понимал, что как директор ФСБ обязан нести ответственность. С этим грузом тяжело было бы работать.

Я позвонил Ельцину после указа: «Борис Николаевич, сейчас съезжу на Лубянку, попрощаюсь с коллективом, если не возражаете». Он спрашивает: «Ну, а дальше-то что?» Я говорю: «Давайте я пойду на Академию ФСБ. Я доктор наук, преподавал, дело это люблю». – «Хорошо». Приехал на Лубянку, собрал весь личный состав, сказал им примерно то же, что и членам Совета безопасности. Попрощался и ушел. Ну, а в академию меня так и не пустили. Барсуков, которого назначили на мое место, сказал: «Мне тяжело будет, если бывший директор ФСБ станет руководить академией. Нам будет тесно».