Пойти в политику и вернуться - [59]

Распределили обязанности. Егоров взял на себя руководство операцией в целом. Ерин занимался заложниками – мы все еще работали без своих спецподразделений. Я должен был собирать информацию, контактировать с врачами, которым удалось вырваться из больницы, с населением, депутатами, журналистами. Буквально за несколько часов в город слетелась масса людей – от депутата и правозащитника Сергея Ковалёва до экстрасенса Анатолия Кашпировского.

Егоров, как и все последние месяцы, очень плохо себя чувствовал. Но первый день продержался, сидел с нами в кабинете начальника милиции. Мы с Ериным провели там безвылазно трое суток. А Егорова на второй день отправили в гостиницу, ему стало совсем нехорошо.

С помощью врачей и местных жителей, которые привозили в больницу воду, нам удалось установить «маячки», так что переговоры бандитов мы слышали. Пытались найти какое-то решение. Силовой вариант вызывал большие сомнения – очень много заложников, женщины, дети, мы не могли ими рисковать. С другой стороны, почти сразу Басаев, чтобы подтолкнуть нас к уступкам, начал расстреливать людей в больнице. Плюс адская жара, из-за которой заложники начинали умирать. Хорошего решения в принципе не было.

В какой-то момент пришла идея притащить младшего брата Басаева – Ширвани. Его нашел Куликов, он его знал. Ширвани тоже воевал против нас, но, в отличие от Шамиля, бандитом не был. Он вообще не был похож на своего брата – ни внешне, ни внутренне. Мы с ним поговорили, и Ширвани дважды ходил в больницу, пытался уговорить брата отпустить заложников. Когда вернулся после второго захода, сказал: «Нет, Сергей Вадимович, я больше не пойду. Он меня убьет». Я говорю: «А что ты предлагаешь?» – «Арестуйте в Ведено всю нашу семью, привезите сюда, поставьте нас всех перед больницей, расстреляйте пять-шесть человек, и он выйдет». Я такого даже представить себе не мог: «Мы что, звери?» – «Тогда у вас ничего не получится».

Врачей Басаев отпускал специально. Рассчитывал, что их свидетельства сделают нас сговорчивее. Главврач ко мне приходил, медсестры, несколько больных, которых тоже выпустили. И все они действительно говорили: «Соглашайтесь на все условия. Мы больше не выдержим. 40 градусов жары, люди умирают. И уже больше доверяют бандитам, чем вам». При этом врачи вели себя очень выдержанно, ни одного нервного срыва. Но настроение в городе постепенно менялось. Местные жители винили нас в том, что мы не способны освободить людей, чувствовалось, что еще день – и они нас просто разорвут. И я их понимал. Когда у тебя жена и только что родившийся ребенок в руках бандитов, как ты себя поведешь? Разговаривать с людьми было все тяжелее, но это было на мне, деваться некуда. Надо было снимать напряжение, ну, слава богу, опыт горячих точек имелся.

Потом случилась еще одна беда – убили журналистку Наталью Алякину, которая работала на немецкий «Фокус». Какой-то очумелый от жары солдат выстрелил из БТРа по ее машине. Она умерла на руках своего мужа, немецкого журналиста Гисберта Мрозека. Я видел его, когда он, сам весь в крови, привез Наталью. Извинился, как мог…

На второй день, когда Ельцина уже не было в стране, попытку договориться с Басаевым предпринял премьер-министр Виктор Черномырдин. Кто-то дал ему такой совет.

Тогда все телеканалы дали этот разговор: «Алло, Шамиль Басаев, говорите громче…» Тогда, помню, Ерин выругался матом и сказал: «Все, он нас вырубил. Теперь с нами переговоры вести никто не будет». Такая вот эмоциональная ошибка Виктора Степановича. Это же азбука: нельзя поднимать планку на переговорах с террористами, когда не испробованы другие варианты. А так с ними говорит второе лицо государства, и что после этого могут какие-то Степашин, Ерин, Егоров? Бандиты нюхом чуяли: началась паника. Ельцин бы никогда не стал разговаривать с Басаевым, я в этом уверен.

Встал вопрос о штурме. Группа «Альфа» входила тогда в структуру Главного управления охраны (ГУО), которым руководил Михаил Барсуков. Мы собрались в штабе – я, Ерин, Егоров, заместитель генерального прокурора Олег Гайданов. Пригласили командира «Альфы». Альфовцы сходили к больнице, чтобы оценить ситуацию. Заместитель командира мне говорит: «Сергей Вадимович, нельзя штурмом. Наваляем трупов – и все». Я говорю: «Да понимаю я все, а какие варианты? Еще один день – люди разнесут нас к хренам собачьим».

Это в четыре утра произошло, мы сидим в кабинете, и – вдруг взрыв. Я говорю: «Все, беда…» И перекрестился. Начали. Думаю, не дай бог, сейчас бандиты рванут больницу – тогда пуля в лоб, без вариантов. Но штурм был прерван. Бойцы «Альфы» зашли на первый этаж и остановились. Как мы и предполагали, все было заминировано, и жертв могло быть очень много. Как в Беслане в 2004 году, один в один. Там погибли 333 человека, у нас – 129. Тоже огромная цифра, но чуть ли не в три раза меньше и включает погибших за все три дня с момента вторжения в Будённовск. Это не оправдание. Среди погибших были роженицы и больные, которых бандиты заставили встать на подоконники. И нам с этим жить.

Потом я читал мемуары бойцов «Альфы», они нас там теплыми словами не вспоминают. Погибли четверо бойцов. У бандитов потери тоже были.