Пойти в политику и вернуться - [39]

В 91-м я познакомился и с Дмитрием Сергеевичем Лихачёвым. Он мне позвонил и попросил показать его дело, которое хранилось в архиве КГБ. Почему нет? Вызываю начальника архива, полковника, фамилию не помню, он говорит: «Сергей Вадимович, только под роспись и только чтобы товарищ работал на месте». То есть я должен усадить академика в подвале, где находился архив?! Сказал: «Вы что, с ума сошли? Выдайте Дмитрию Сергеевичу его архив и пусть спокойно читает, где ему удобно». Дмитрий Сергеевич его месяца два изучал. Потом я сам к нему за ним поехал. Вхожу – кабинетик маленький, завален книгами. У него как раз был в гостях Даниил Александрович Гранин. Лихачёв протягивает папки: «Зря вы их мне дали». Оказалось, что доносы на него писали люди, которых он считал друзьями. Почти никого уже не было в живых. Это было для него страшным ударом. Посидели, поговорили, я еды привез, коньячку. Декабрь же 1991-го – практически голод. Удивительная получилась встреча, начало нашей дружбы и с Лихачёвым, и с Граниным – людьми, которые в моей жизни с тех пор занимали совершенно особое место.

В должности начальника управления АФБ, а позже ФСБ я проработал 9 месяцев, которые вместили в себя огромное количество важных для всех нас событий. Важнейшее из них – поставленная в истории Советского Союза точка. 8 декабря 1991 года Президент России Борис Ельцин, президент Украины Леонид Кравчук и председатель Верховного Совета Белоруссии Станислав Шушкевич подписали Беловежские соглашения, которые констатировали смерть СССР и объявляли о рождении Содружества Независимых Государств – СНГ. Я узнал об этом рано утром, еще до официальных сообщений. Мне позвонил Иваненко и рассказал о том, что произошло в Беловежской Пуще. Задачу поставил не особенно конкретную: «Отслеживайте ситуацию». Честно сказать, в тот момент я не очень понял, насколько серьезное событие произошло. 12 декабря Беловежские соглашения ратифицировал Верховный Совет РСФСР. Я приехать на это заседание не смог, но отдал свою карточку для голосования человеку, которому абсолютно доверял, – священнику Алексию Злобину. Он проголосовал за, как и подавляющее большинство депутатов, против оказалось только 7 человек.

25 декабря Михаил Горбачёв заявил о сложении полномочий президента Советского Союза. В тот же день в Кремле был спущен красный флаг и поднят российский триколор. На фоне этих событий российские власти должны были брать на себя все большую ответственность за происходящее.

В силовых структурах России после «смерти» СССР все складывалось непросто. Отношения с Виктором Баранниковым после упразднения МБВД у меня по понятным причинам заметно осложнились. Весной 1992 года он заслал ко мне в питерское управление большую проверку. Я понял, что началась кампания по выдавливанию меня с должности. Решил прямо поговорить с Баранниковым. Встретились. Он, конечно, все отрицал. Но нормально работать мне все равно не давали. Особого смысла барахтаться не было. Я знал, что будет дальше: начали бы дергать людей, делать намеки через прессу, запускать идиотские слухи, вроде того, что мой помощник Владимир Шульц чуть ли не немецкий агент, посыпались бы мелкие провокации… Мне было все понятно, – не мальчик.

В мае еще раз встретился с Баранниковым, и он сказал: «Сергей, ты нам нужен в Верховном Совете, сконцентрируйся на работе в комитете. Тем более у Ельцина с Хасбулатовым отношения разладились…». Летом я принял решение об уходе из управления. Скажу откровенно, мне было важно сохранить лицо. Зачем дожидаться отставки? Договорился, что Верховный Совет официально обратится к Баранникову и Собчаку, чтобы они согласовали мое возвращение на постоянную работу в комитет по обороне и безопасности. Обращение было поставлено на голосование, и депутаты его поддержали. Против проголосовал только Виктор Югин, который, по-моему, просто не понял, что происходит, и решил так меня поддержать.

Объявлять о моем уходе из ленинградского управления приехал Собчак, который был очень расстроен моим решением. Сказал добрые слова. Все встали и зааплодировали.

Я возвращался в Москву с легким сердцем. До сих пор считаю, что уход из управления был очень правильным шагом, не сделал бы я его, так и застрял бы в этой должности. А так через полтора года вернулся в «контору» уже директором службы.

Я хотел оставить вместо себя Александра Григорьева – считал, что он лучший кандидат на мое место. Но помешала его служба в РПЦ, о которой я уже упоминал. Тогда я предложил Виктора Черкесова. Несмотря на то что его тоже недолюбливали правозащитники, Черкесов был сильным юристом и очень организованным человеком. Что касается его внутреннего мира, мне казалось, что он постоянно находился на грани нервного слома. Это смущало. Он был очень закрытым. Видимо, сказывалась служебная биография. Он долгое время занимал должность начальника следственного управления КГБ, работал по линии «пятого управления» – то есть занимался диссидентами и прочими политическими делами.

Я не пожалел о своей рекомендации и сохранил с Виктором добрые отношения, хотя его служебная биография оказалась непростой. В 2007 году, занимая должность главы Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков, он опубликовал статью в «Коммерсанте», где сформулировал тезис о «чекистском крюке», за который, по его мнению, зацепилось постсоветское общество, чтобы не «упасть в бездну». И вот теперь этот «чекистский крюк» якобы перестал быть надежным. Объясняя свою позицию, Черкесов, в частности, писал: «Уже сейчас эксперты и журналисты говорят о «войне групп» внутри спецслужб. В этой войне не может быть победителей. Такая война «всех против всех» закончится полным распадом корпорации. Крюк истлеет, окончательно разрушится от внутренней ржавчины. Начнет распадаться вся общественная конструкция. Кто-то скажет: «Мы спасли страну от чекизма!» На самом деле страну не спасут, а погубят». Эта статья, которую, похоже, ему помогала писать его жена, известная журналистка Наталья Чаплина, стоила ему карьеры. На мой взгляд, Черкесов искренне надеялся быть услышанным. Но его поступок был воспринят как предательство «корпорации».