Пойти в политику и вернуться - [40]

Мы с Виктором разговаривали уже после публикации. Я его спросил: «Ты бы лучше поехал к Путину и все ему сказал в лоб». Он говорит: «Я пытался – не получилось!» На этом его карьера закончилась.

Когда я вернулся на постоянную работу в Верховный Совет, он оказался уже другим. В Президиуме Верховного Совета были только три открытых сторонника Ельцина – я, Сергей Ковалёв и Александр Починок, все остальные ушли в администрацию президента во главе с Сергеем Филатовым, он стал ее руководителем. Я Сергею тогда сказал: «Вы сделали огромную ошибку, просто вымели метлой из Верховного Совета всех, с кем можно было работать…» Ну и Хасбулатов, конечно, воспользовался этим.

Лубянка: вторая попытка

Работы в Верховном Совете было много. Мы подготовили огромное количество законов. Тогда депутаты действительно занимались законотворческой деятельностью – это сейчас большую часть законопроектов готовит правительство или администрация президента, а Дума только вдохновенно одобряет, в лучшем случае внося косметическую правку. У нас было совсем по-другому. За очень короткий срок мы подготовили и приняли законы «Об обороне», «О безопасности», «О внешней разведке», «Об оперативно-разыскной деятельности». Тогда же разработали военную доктрину, которая носила принципиально оборонительный характер. Пытались объяснить миру, что наша страна больше никому не угрожает. Были уверены, что конфронтация между Россией и Западом навсегда ушла в прошлое. Помню, как мы с Дмитрием Волкогоновым ездили на парламентскую ассамблею НАТО. На встрече с генсеком альянса Манфредом Вёрнером я прямо сказал: «Россия готова вступить в НАТО». Так и было – мы действительно надеялись на равных войти в круг развитых демократических государств. Это потом стало ясно, что все очень непросто, что не все видят в нас партнеров. Но тогда мы жили надеждой на скорые и радикальные перемены к лучшему в мире, который становится многополярным.

Проводить последовательную политику в ситуации кризиса было крайне сложно. Нас все время отбрасывали назад внутренние сложности, прежде всего, отсутствие единства во власти. Очень тяжелым оказался VII съезд народных депутатов, на котором жесточайшей критике подверглась команда Гайдара. Ельцин попытался провести Егора на должность премьер-министра – не вышло. Компромиссной фигурой стал Виктор Степанович Черномырдин, человек, который сыграл впоследствии очень важную роль в российской политике. Меня с ним связывали годы теплых отношений, несмотря на то, что разногласия между нами случались очень серьезные.

Уже с начала 93-го года стало очевидно, что большинство депутатов занимает не законотворческая деятельность, а война с командой президента. Причем война, в которой все методы хороши. Возглавлял эту «партию войны» вчерашний единомышленник Ельцина Руслан Хасбулатов.

Когда я вернулся в Верховный Совет, мои отношения с Хасбулатовым были вполне приличные. Он даже рекомендовал меня Ельцину на пост министра безопасности в противовес Баранникову. Мы были знакомы со времен I Съезда народных депутатов РСФСР, я с интересом читал его статьи на экономические темы в «Комсомолке» и других газетах. Человек он хорошо образованный и до определенного момента вел себя вполне достойно. Но к концу 1992 года многое в его поведении изменилось. Он явно взял курс на конфронтацию с президентом и пытался соответствующим образом выстроить работу Верховного Совета. Иногда его заносило так, что было стыдно слушать. Как в том известном случае, когда, говоря о президенте, он выразительно щелкнул себя по горлу. Профессор, доктор наук, ну как так можно… Поскольку у нас были доверительные отношения, я несколько раз пытался с ним поговорить. Безрезультатно.

Последнюю неформальную, я бы даже сказал – дружескую, попытку достучаться до Хасбулатова я сделал в марте, когда мы вместе летали в Норвегию на парламентское мероприятие. Это совпало с моим днем рождения. Он меня поздравил, сделал подарок. Я в ответ вручил ему похожего на него тролля – купил его в Норвегии для своей коллекции. Посмеялись. Во время этой поездки мы много разговаривали, и я для себя понял, что он перестал слышать другое мнение, считая себя непогрешимым.

В это время шла очень интенсивная подготовка к VIII съезду народных депутатов, всерьез рассматривалась перспектива импичмента президенту. Ельцин предложил для преодоления кризиса провести референдум, это вызвало новый виток борьбы. В результате ожесточенных споров были сформулированы четыре вопроса – об одобрении политики президента, о доверии президенту, о необходимости досрочных президентских выборов и досрочных парламентских выборов. 25 апреля референдум состоялся, избиратели поддержали курс президента и высказались против его досрочных выборов. Это было очень важно, и казалось, острый период противостояния позади, но передышка оказалась короткой. Хасбулатов и Руцкой от своей политической линии не отказались.

Я понимал, к чему идет дело, и, как мог, старался найти выход из ситуации. Пришла в голову мысль подготовить некий примиряющий стороны документ – аналог пакта Монклоа. Готовили мы его с Александром Пискуновым, моим замом по комитету. Напомню, что пакт Монклоа был заключен после смерти генерала Франко в Испании в 1977 году, когда страна переходила к демократии и уже прошли первые с 1936 года многопартийные парламентские выборы. Основные политические силы тогда подписали документ, который предусматривал согласованный план на переходный период от диктатуры к демократии. Очень конкретный и не вызывающий споров. В частности, пакт утверждал парламентский контроль над средствами массовой информации, реорганизацию сил правопорядка, либерализацию законодательства о митингах и собраниях, проведение налоговой реформы и многое другое. Пакт Монклоа до сих пор считается образцом компромисса. Именно компромисс был нужен и нам в 93-м. Мы назвали свой документ «Декларация о согласии во имя безопасности России». Вот ее текст.