Но лить слезы над пролитым молоком не имело смысла. Следовало все тщательно обдумать и не пороть горячки, но сначала я собирался наказать дерзкого котенка, забывшего свое место и опозорившего меня перед пока посторонней кошкой своим дурацким враньем.
Раньше мне не приходилось никого наказывать, не считая того шуточного раза с Тагиром — это дело Старшего в клане, и поскольку с недавних пор я обзавелся собственным, то ответственность целиком и полностью лежит на моих плечах.
Выбрав в гардеробе ремень, тот самый, что принес мне Тагир в первый раз, я отправился в комнату котенка. Серьезно наказывать его не хотелось, но настроение было отвратительным, а котенок действительно провинился. И если не проучить его сейчас, неизвестно, что он выкинет в следующий раз. Неповиновение нужно пресечь на корню. Он навсегда должен уяснить понятие дисциплина, и вести себя как подобает воспитанному коту, а не жалкому дворовому оборванцу, кем он, в сущности, и являлся всю свою жизнь.
Дурь выбивается лишь одним известным мне способом. Это я имел возможность уяснить благодаря урокам отца. Не могу сказать, что они прошли даром. Я стал тем, кем стал, и был этим вполне доволен. Я надеюсь, что Тагир поймет однажды, что это делается для его же блага… и простит. Становиться деспотом в глазах подростка не хотелось… но клан держать в узде непросто, особенно когда однажды он разрастётся, и мне придется иногда поступать так как должно, а не как хочется.
С крепко зажатым в правой лапе ремнем я вошел в комнату котенка без стука.
Таг сидел на краю кровати, ссутулив плечи и уставившись в пол. Хвост безжизненно лежал позади мертвой дугой. Выглядел он подавленно и жалко… возможно, успел осознать собственную вину?
Я понял, что ошибся в выводах, когда он поднял на меня полные обиды глаза, опустил взгляд на ремень, зажатый в лапе, встал и принялся расстёгивать шорты.
Скудный предмет одежды упал на пол, Таг молча переступил через него, прикрывая пах и встал столбом, ожидая моих приказаний. Глаз он не поднял.
— Надеюсь, ты осознаешь, что будешь наказан за отвратительный проступок? — Он покорно слушал, однако от меня не укрылось то, как крепко, в тонкую черту были сжаты его губы и как непримирим был его взгляд.
Он продолжал молчать.
— Я с тобой разговариваю, — похоже, котенок решил добавить масла в огонь собственным упрямством.
— А что я должен сказать? — сдавленно спросил он, словно его душили.
— Ты мог бы извиниться за неосмотрительные слова и пообещать, что больше такого не повторится. — Гнев закипал все сильнее — он что, издевается?
— Я могу извиниться только за то, что подслушивал. И этого я не хотел, случайно вышло. Больше мне извиняться не за что, — твердо произнес он, поднимая взгляд в котором не было ни капли раскаянья. Бессовестный!
Мы смотрели друг на друга в немом разговоре.
«Ах ты, мелочь лопоухая, а я еще с тобой няньчусь! Не ценишь хорошего отношения, тогда отведаешь ремня. И, поверь, все будет не как в прошлый раз. Ты у меня шелковым станешь» — думал я, все для себя решив.
— На кровать, — прозвучала грубая команда. Таг, закусив щеку с внутренней стороны, подошел к широкому матрасу. — Стой.
Я подошел первым и сел перед ним. Окатив разочарованным взглядом, хлопнул по собственным коленям.
Тагир подчинился не проронив ни слова, пристроившись поперек моих ног животом вниз.
Я перехватил хвост правой лапой и прижал его к спине, собираясь удерживать ладонью котенка — не уверен, что он выдержит тяжесть наказания и не попытается сбежать.
С высоты моего роста он казался таким маленьким и хрупким. Сквозь бледно-серую кожу поясницы просвечивались тонкие паутинки вен…
Нет, я не позволю жалости испортить урок. Если не накажу сейчас, момент будет упущен, и потом винить будет некого, кроме себя самого.
Замахнувшись, я стеганул черной кожаной полоской по худым ягодицам, задевая дырочку. Котенка подбросило, он резко мяукнул, захрипел, захлебнувшись дыханием, и принялся тихонько шипеть, прислушиваясь к каждому моему движению. Если бы не моя лапа, он слетел бы с коленей.
Его затрусило. На коже проступал яркий бархатно-розовый след.
Я ударил еще раз, позволяя ремню плотно огреть тощий зад. Котенок утробно заурчал, и я ощутил, как кончики коготков выступили из подушечек, протыкая мои штаны насквозь и небольно пронизывая мех.
Новый удар звучно шлепнул по коже. Чужая спина выгнулась, он попытался выскользнуть из-под давившей сверху лапы, но сил не хватало, по сравнению со мной он был беспомощной крохой… Крохой, что не умеет себя вести, крохой что не стесняется лгать в лицо, — напомнил я собственному сочувствию, задвигая его подальше.
Следующий удар лег поверх предыдущих. Задница моего подопечного отчаянно пылала, налившись кровью. Дырка и вовсе покраснела, выпятив края. Его когти врезались под кожу, но я терпел, понимая, что котенок не может контролировать собственные реакции. Уши подрагивали, хвост изогнулся загогулиной в моей хватке.
— Будешь еще врать?
Котенок не шевелился, застыв сжатой пружиной. Я ждал.
Наконец, он отрицательно помотал головой. В комнате что-то капнуло. На пол падали слезы.
