Пояс неверности. Роман втроем - [11]

На десятилетие компании я имела глупость заказать несколько ледяных фигур, убедили опытные менеджеры фирмы — устроителя праздников, мне бы таких толковых рекламных агентов. Ассортимент фигур, пожелания по внешнему виду, размерам и прочие важные детали мы подробно оговаривали со скульптором-ледорезом. Дважды просмотрели цветной каталог с фотографиями его работ, я особо настаивала на изготовлении изящной голубки, держащей в клюве оливковую ветвь, это показалось созвучным моей фамилии. Привезенные в день торжества ледяные фигуры более всего напоминали снеговиков, вылепленных второклассниками-имбецилами на большой перемене. Дифференцировать, кто из них голубка с ветвью, кто медведь, а кто — конь с крыльями, он же Пегас, было невозможно.

— Это хоть приблизительно что? — после затянувшейся паузы спросил мой заместитель.

— А ты как думаешшшь?! — злобно прошипела я.

— Стопка книг? — осторожно предположил он, а я завыла, в бешенстве.

Выставлять на стол их было невозможно, скульптуры грустно истекали талой водой, отчего-то непрозрачной, во внутреннем дворике. Добрая Эва пожалела самую маленькую, самую уродливую фигурку, утащила в ресторанный гигантский холодильник.

— С Вами все в порядке, мадам? — довольно развязно осведомился неизвестный прыгун в высоту. Смотрел, бессовестно прищуривая непостижимые глаза, почти белые. Возраст его был ощутимо меньше моего собственного. Лет на пятнадцать.

Я быстро отошла, чтобы сейчас же не зарыться носом в его пижонскую футболку.

— А какое там, говоришь, у вас вино? — спросила я Аньку, стремительно перемешивающую что-то в деревянной большой миске.

— Отличное вино, — оживилась она, — испанское, нам Антоневичи из Толедо привезли… Они там познакомились с какой-то местной семьей, так вот эта семья все свои поколения делала вино. И дедушка их делал вино. И прадедушка делал вино. И…

— А кто вот этот, этот кто? — оборвала я экскурс по генеалогическому древу семьи виноделов, чуть двигая подбородком, указала направление.

Анька посмотрела.

— Это мальчик один, из Питера, — объяснила она, — приехал вот. Газетчик. Журналист. Что-то такое, по вашей части, короче. Квартиру ищет. Вроде бы снял через агентство, заплатил за месяцы вперед, а там неприятности, оказывается, хозяйка вовсе ее не сдавала. Мошенники, понимаешь?

— Понимаю.

У Аньки в кармане свободных брюк спокойного цвета сливок взволнованно запел Фредди Меркьюри про велосипед. Она извинилась и ответила:

— Я слушаю. Да, голубушка, конечно, уже ждем. Ты мне форму везешь? С дыркой. Как не везешь? Мы же договаривались. Для яблочного пирога. Ты меня убиваешь! Убила ты меня сейчас!..

Анька убежала в сторону калитки со свастикой, наверное, спрашивать у местных жителей круглую форму.

Он подошел и молча протянул мне стакан простой цилиндрической формы, с вином. Вино было очень хорошее, как будто во рту раздавили черную виноградину, сразу много. Гроздь.

— Красиво тут, — сказал он, — продуманно и без понтов. Но только вот я не совсем понял. Какое-то странное строение там, чуть сзади. Ни к чему оно совсем здесь.

— Это крольчатник, — сказала я, — папа Смирнова держал кроликов. Еще коз. Он любил животных. Но они как-то повздорили с сумасшедшим соседом. Тот поджег летнюю кухню. При пожаре пострадал курятник и загон для коз тоже. Крольчатник остался.

— К нам сегодня приходил, — медленно произнес Он, — пиро-некро-зоофил. Обожженный труп зверюшки он с собой приносил… Еще вина?

— Да.

Разумеется, я знала, зачем мы пошли рассматривать крольчатник, уцелевший при пожаре. Тоже мне, настойчивые исследователи пепелищ. Дверь, заросшая мхом, лишайником, чем там еще, хвощом и плауном, нисколько не скрипела и гостеприимно отворилась. Чтобы войти, нужно было наклонять голову. Ему пришлось вообще согнуться пополам — разворот плеч, движение красивых рук, дорогостоящий Пол Смит натянулся на газетчицком торсе, разумеется, я знала.

— Уже пришли, — сказал он, — у пэ.

— Уже пришли, — смогла повторить я.

Сквозь прорехи в дощатые стены линейно просвечивало солнце, жужжали невидимые насекомые, пахло горячим деревом и кипящей водой, как в бане. На деревянном полу стояли какие-то пеньки, картонные коробки, из них выглядывали потертые плюшевые мордочки мягких игрушек, собачек, мишек и тигрят.

Он рывком поставил меня на пенек, я ткнулась носом в его прохладную щеку, очень гладкую, это было невыносимо, я закрыла глаза.

Собачки и мишки сочувственно подмигивали мне — тщательно пошитые, почти неотличимые от настоящих, они прекрасно понимали, что моя дорога, первым шагом по которой стало восхождение на пенек, — моя дорога в никуда.

м., 29 л.

Если все равно, куда идти, обязательно попадешь куда-нибудь. В Питере со мной было именно так. Когда я был совсем мелким, я обожал бродить по городу. Садился на трамвай — теперь в Питере трамваи повывелись, а тогда их было множество, — так вот: садился на трамвай (непременно незнакомого маршрута) и ехал все равно куда. Вылезал, не доехав до кольца, и пересаживался на другой. Без копейки в кармане, зато вооруженный ученическим проездным билетом.

Метил территорию?

Надеялся заблудиться?