Повстанческая армия имени Чака Берри - [37]

Часть 2

Итак, часам к 12–13 пополудни, мы втроем оказались в этой самой Лучинкино. После городской пищи, с ее макаронами, взрыв-пакетами и прочими кулинарными изысками, свежий зеленый горох и морковь с ничейного огорода подействовали на меня быстро и благотворно. Я испытал блаженное опорожнение от фекалий. Впервые за месяц непрерывных запоров, мой кишечник опорожнился естественно и легко. Я понял, что возвращение на диван это просто самоубийство. Вперед, вперед! На волю! Навстречу ветру, солнцу, просторам и легкому опорожнению! Пусть давит на плечи огромный пузырь рюкзака и жара топит жир на распухшем животе. Мне нестерпимо хотелось стать худеньким и легким как Егор Летов. Мы простились с Анкой Максименковой и двинули дальше. Приближалась наша первая ночь на дороге.

Вы знаете что такое — трасса? О, это не просто отрезок асфальтовой дороги между двумя крупными населенными пунктами. Водилы и дальнобойщики поймут о чем я говорю. Трасса это узкий отрезок пространства на котором еще существует человеческая цивилизация и законы (или как сейчас говорят, понятия) принятые между людьми. Несколько шагов в сторону от дороги, и вы попадаете на территорию, где царят уже совсем иные законы и правила.

Это волей-неволей чувствует любой человек, покинувший атмосферу мегаполиса и сделавший несколько шагов в сторону от дороги. Большинство людей тут начинают вести себя совершенно иначе. К примеру, какой-нибудь молодой драчун-хулиган, от которого в городе вы вполне могли бы получить по зубам или что нибудь похуже, здесь может стать вашим спасителем и лучшим другом. И наоборот, самый добропорядочный тихоня-книгочей, ведущий себя в городских джунглях как робкая овца, способен проявить себя здесь разнузданным и коварным дикарем. Да, да, он вдруг, ни с того ни с сего, возьмет и вцепится вам в горло.

Любой человек, оказавшийся за пределами своего привычного ареала обитания начинает меняться. Медленно но верно, он делается тут самим собой, сбрасывая личину, каковую он принужден носить в обществе.

У некоторых, конечно начинает ехать крыша. Но что чувствует нормальный человек? Он чувствует враждебность окружающего мира, от которого он отгородился при помощи техники и научных достижений. Первое, что должно сразу обостриться, это инстинкт человеческого родства. Само собой возникает желание помочь себе подобному, хотя бы подвезти стоящего на трассе человека, даже если по пути всего 5–10 километров. Почему же такое желание возникает здесь, и почти никогда не возникает в городе? Именно потому, что каждый чувствует: вот здесь, прямо у обочины кончается наш, привычный, и относительно безопасный человеческий мир, живущий по другим законам. Мир, которому наплевать и на нас и на созданные нами правила. Чем дальше от мегаполиса, тем это ощущение сильнее и явственнее. Это ощущение несомненно очень острое и интересное. Что бы еще раз его испытать люди собственно и придумали походы, экспедициии и путешествия. Заметьте, слово «путешествие», означает именно «шевствование пешком».

Как любил говаривать наш свердловский друг Дик: «Ветер в харю, а я — шпарю!» Именно к нему мы с Летовым намеривались направить свои стопы, добравшись до Свердловска. Он-то знал о чем говорил. Никогда не пропал бы он в пути. Даже если бы мерз в лесу или изнывал от зноя на дороге, он все равно бы выжил я уверен в этом. В городе он попросту умер. От сердечного приступа. В каком году? А я теперь и не помню, в каком году. Где-то в конце 80-х. Первая же ночь в придорожном лесу полностью подтвердила эту мою теорию о том, что созданный человечеством мир всего лишь зыбкая пена, порожденная разумом поверх исконного, до-человеческого мира земной природы. И эта, исконная земная природа, отнюдь не в восторге от человечества! Более того, она испытала бы невероятное облегчение, если бы человеческая цивилизация перестала существовать.

Лес, в котором мы решили заночевать, чтобы не мерзнуть от холода на ночной трассе, был сухим и изможденным. Среди редких, чахлых сосен, иная растительность практически отсутствовала. Этот лес выглядел как образчик обиженной и обреченной на уничтожение земной природы, безжалостным и глупым человечеством. И вот два представителя беспутного рода людского решили тут переночевать, развести костер и поставить палатку. Нас тут еще не хватало! Тут и без нас зыбкое природное экологическое равновесие дышало на ладан. Не имея под рукой топора, я принялся ломать жалкое деревцо, дабы сделать из него колышки для основания палатки. Видимо это было последней каплей лесного терпения. Деревцо было единственным, что здесь еще росло из зеленой, лиственной растительности. Оно долго не поддавалось. Я проявил некоторое упорство и при помощи ножа все-таки сделал эти колышки.

Развели костер. Поставили палатку. Вместе со сгустившимися сумерками на нас с Егором стал наваливаться страх. У него не было причины. Вернее другой причины кроме потревоженного и разозленного мной леса. Егор сразу сказал мне, что я напрасно сломал это деревце. Кто знает, может быть каждый лес — это что-то вроде древесного семейства. Может у этого леса, это маленькое деревце было единственным ребенком. А может тут что-то еще то, что я не понимаю до сих пор. Но результат был налицо. Лес обозлился на двух пришельцев, пришедших сюда для того чтобы сломать и уничтожить то немногое, что еще осталось здесь кроме чахлых сосен. И лес разозлился. Он начал гнать этих пришельцев прочь. Он наслал на нас, жуткий, наваливающийся со всех сторон страх, медленно нарастающий и переходящий в ужас. Сидеть у костра было страшно. Лежать в палатке, еще страшнее. Сердцебиение у меня усилилось до 150 ударов в минуту. Я понял, что еще немного и у меня случится инфаркт. Мое сердце может не выдержать этого жуткого темпа. Выдержав до пол-пятого утра, мы спешно свернули палатку, собрали рюкзак и рванули из этого проклинавшего нас леса на трассу. Туда, на асфальтовое пространство, где уже кончаются законы леса и где мчатся клочки цивилизации, именуемые автомобилям. Один из них вскоре умчал нас от этого страшного места. Так началось мое первое вольное путешествие в компании с Летовым. Впереди лежала огромная страна, каковую нам предстояло пересечь проехав через Свердловск, Челябинск, Уфу, Пензу, Рязань, Москву и оказаться в Киеве. Отсюда мне предстояло отправиться в Крым. А затем, вернувшись в Киев уже в гордом одиночестве посетить Вильнюс, вернуться в Москву и оттуда уже на поезде, обратно в Тюмень. Признаюсь, что когда я возвращался в конце сентября в Тюмень, в свою квартиру на улице Рижской, похудевший и отлично себя чувствовавший, у меня на душе было так словно я еду в тюрьму.