Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - [90]

Бросается в глаза связь между московскими «мошенниками» и нищими. Мы уже хорошо знакомы с содержателем притона Андреем Федуловым. В доме другого слепого побирушки, пятидесятилетнего Никиты Ушакова, жившего «за Тверскими вороты в приходе церкви Ермолая Чудотворца своим двором», ночью 30 декабря 1741 года были схвачены трое профессиональных преступников — «фабричный» Иван Гусь, беглый солдат Дмитрий Востряк и солдатский сын Андрей Щербаков[445]. В этой связи обратим внимание на петровский указ от 30 октября 1719 года «О поимке беглых драгун, солдат, матрозов и рекрут», в котором, между прочим, говорится: «А понеже является, что такие беглые драгуны, солдаты, матрозы и прочие воры пристают по монастырям, пустыням и у церквей приходских, у духовнаго чина и церковных причетников под имянем бурлаков, или казаков, и ханжей^{50}, и трудников, и ежели где такие воры ныне есть, а те люди, кои их держат, не объявят, или впредь принимать будут, то все… по извержении, иль чрез церковной суд, отданы будут к гражданскому суду»[446].

Жизнь московских воров скрашивали представительницы прекрасного пола, чаще всего солдатские жены или вдовы. Как правило, это была «любовь с интересом»: подруги и сожительницы преступников нередко занимались перепродажей краденых вещей. Как уже говорилось, в притоне Андрея Федулова в Зарядье ночью 28 декабря 1741 года были схвачены восемь женщин. Хотя ни одна из них не повинилась в каких-либо преступлениях, их подозревали в «блуде» и покупке краденых вещей. На Москворецкой улице возле церкви Всемилостивого Спаса той же ночью, кроме пяти профессиональных преступников, были обнаружены две солдатские вдовы — 44-летняя Марфа Дмитриева и 2 2-летняя Ирина Иванова. Как уже упоминалось, последняя призналась в «блуде» с карманником Леонтием Юдиным. Недалеко от этого притона, возле церкви Николая Чудотворца у Москворецких ворот, вместе с профессиональными ворами Тихоном Бобровым и Матвеем Тарыгиным ночные часы проводила крестьянская вдова Татьяна Иванова, которая на допросе рассказала, что покупала у «мошенников» краденые вещи, а при осмотре «явилась подозрительна — бита кнутом». Как мы помним, она «лет 13 назад» была подвергнута этому наказанию за «житье блудно с атаманом Егором Михайловым». На том же церковном дворе были схвачены еще две торговки краденым, одна из которых, солдатская вдова Прасковья Васильева дочь, ранее тоже была порота кнутом «за блудное дело»[447].

Беглый солдат Никита Волков, повинившийся в многочисленных кражах, жил «в Мещанской слободе в доме Семеновского полку солдата Семена Квасникова у жены ево Ульяны Юрьевой». Солдатка не только укрывала вора, но также помогала ему реализовывать добычу и получать радости жизни: «Ис тех краденых пожитков камзол гарнитуровый зеленый с позументом золотым, да денег пятдесят рублев, отдал оной Ульяне Юрьевой заведомо, что краденые, и жил у оной Ульяны недель с пять, и з дочерью ее Аграфеной Семеновой чинил блудное дело, и оным дочерям ее, Аграфене да Авдотье Семеновым, он, Волков, на краденые деньги покупал платье и ис тех денег харчил на разные харчи, заведомо, что краденые»[448].

Конечно, воровские притоны — нечто большее, нежели просто места ночевок преступников и их свиданий с постоянными или случайными подругами. Многие «мошенники», излагая на допросах свою преступную биографию, отмечали, что прежде они начали жить в притонах, где «спознались» с ворами, а потом стали сами заниматься кражами. Так, Петр Ачка на допросе признался, что начал воровать именно во время совместного проживания с Иваном Каином. Максим Клест, оставшись сиротой, до тринадцати лет воспитывался сестрой, а уйдя жить к табачнику Ивану Андрееву, торговавшему краденым и дававшему приют «мошенникам», познакомился с преступниками и тоже стал воровать. Степан Жижин на допросе же показал, что он «тому ныне с полгода… жил в Таганке в Пустой улице в приходе церкви Воскресения Христова полотняной фабрики Подсевалщикова у полотнянщика Якова Степанова бес поручной записи, и от него… знался с мошенниками… и с ними он, Жижин, мошенничел»[449].

Видимо, во многих таких воровских «пристанях» реализовывалось краденое. Это происходило, например, в доме нищего Андрея Федулова, о котором нам известно лучше всего. Так, Осип Соколов, Матвей Цыган и Антон Ковров снятую грабежом с пьяного «шапку корабликом» и рукавицы там же, у Федулова, «пропили за пять алтын, понеже де он (хозяин. — Е.А.) шинкует вином»[450]. Надо полагать, именно в таких злачных местах воры договаривались о совместных действиях и делили добычу, там же и развлекались.

Отдых от «трудов неправедных»

Как, наверное, уже догадался читатель, досуг профессиональных московских воров был не очень-то разнообразен. Действительно, в источниках упоминаются два основных занятия преступников в свободное от «работы» время — выпивка и азартные игры. Так, в доме пойманного зимой 1742 года отставного «матроса» Ивана Трегубого была не только «пристань воровским людям и беглым салдатом», но и нелегальная «винная продажа»[451].

Согласно показанию преступника Андреяна Соколова, «Ивана Каина он, Соколов, знает потому, что де тому ныне лет с пять играл он в карты и в зернь на Царицыном лугу под [Каменным] мостом, и он, Соколов, при том был». Пойманный Каином в декабре 1742 года беглый рекрут Дмитрий Ефремов показал, что в Москве он «знал воров беглых салдат и ссылочных утеклецов Петра Козу, Ивана Шибая и других, как зовут не знает, всего человек з дватцать, которые начуют близ Покровского села в поле в дву местах, да от Москвы три версты в первой роще в шелашах начуют человек з десять, а в день бывают в Мещанской слободе на кабаке, что словет Ладога, и игрывают в карты и кость». Девятнадцатилетний беглый рекрут, вор Гаврила Белозеров, в ноябре 1741-го — феврале 1742 года «в день… с товарыщи разных чинов людьми близ Арбацких ворот подле Белого города и в Тверской Ямской в сараях играли в карты»