Повседневная жизнь в замках Луары в эпоху Возрождения - [98]

Король, желавший, чтобы немедленно проголосовали за субсидию, терял терпение. Он созвал небольшую группу депутатов третьего сословия, которым доверял. И сказал им, что, если они проголосуют за выделение кредита на ведение войны, он его положит в шкатулку с двумя ключами, один ключ будет у него, а другой — передан Штатам, мнения которых он обязуется спрашивать, прежде чем тратить собранные средства на нужды страны. «Правда, — добавил он, — некоторые члены моего Совета не придерживаются этого мнения и говорят, что это означает для меня взять пример с венецианского дожа и сделать мое государство полудемократическим. Но я готов к такому решению… Я узнал, что королева Англии, какой бы суровой она ни была, именно таким образом финансирует свое правительство и что ее подданные, в случае необходимости, дают ей деньги более охотно, чем если бы платили ей подати»…

Депутаты выразили восхищение и доложили обо всем своим коллегам, разделившим их радость. Воспользовавшись их хорошим расположением, король отправил к ним господина де Мерля в сопровождении архиепископа Лионского и господина де Рамбуйе. Он велел им рассказать о своих невзгодах: его поставщик отказывается обслуживать королевский стол; его певчие ушли из-за того, что не получали жалованья; и попросить даровать ему 20–30 тысяч экю.

Когда депутаты выходили из кабинета и шли через приемную, архиепископ Лионский заметил, показав на советников короля: «Господа, вот дворяне, утверждающие, что котелок короля опрокинется, если вы не прикажете его подогреть».

Штаты согласились дать 30 тысяч экю на текущие расходы. Они также проголосовали за предоставление 90 тысяч экю авансом в счет суммы сборов следующего года, для посылки в Гийену и Дофине на насущные нужды армии. Обе эти суммы (в виде ссуды) должны были быть немедленно выплачены несколькими членами палаты третьего сословия.

Итак, депутаты не замедлили обременить себя выполнением обещания, которое они дали королю. Они поклялись честью выделять ему средства для жизни, но чем дальше продвигалась работа комиссии по субсидиям, тем больше все убеждались, что единственной причиной настоящего положения казны были беспорядочные повседневные траты двора, а вовсе не недостаточность налогов. Когда 16 декабря король велел спросить об обещанных деньгах, президент Ла Шапель-Марто с большой смелостью ответил, что недовольство депутатов не может служить поводом, ускоряющим принятие решений: факты расточительности давали мало надежды на то, что в будущем король станет экономным. Когда все подсчитали, оказалось, что казна получила 27 миллионов ливров и «теперь все потеряно, съедено и растрачено; а сделано это лишь теми, кто давал плохие советы, и что Штаты разгоняли при малейшей попытке сделать что-нибудь полезное».

Депутаты потребовали создания специальной судебной палаты, чтобы расправиться с теми, кто злоупотребил королевскими деньгами, и Генрих III согласился. Тогда они захотели узнать имена всех советников двора, которые войдут в эту палату, чтобы исключить оттуда подозрительных личностей, в противном случае они отказывались впредь давать деньги. Генрих III ответил им очень любезно, но, несмотря на внешнюю мягкость, он все сильнее страдал от наносимых ему оскорблений. На лице он сохранял улыбку, а внутри кипел от возмущения. После баррикад его постоянно оскорбляли, он испытывал одно унижение за другим и причиною всего он считал влияние Гизов. Своим приближенным он повторял, что у него «десять тысяч аргументов» против герцога, чьи вызывающие поступки он наблюдает каждый день. Незадолго до этого Гиз потребовал себе право иметь личную гвардию; не удовлетворившись тем, что взволновал Париж, через своих агентов он привел в движение большое число городов. Недавно он потребовал Орлеан в качестве надежной крепости, обещанной Лиге, который король хотел сохранить за собой, но был вынужден уступить под его напором.

Измученный король обнаружил, что Штаты становятся все более ярыми приверженцами Гизов, приобретавшими все новых сообщников. Из секретных донесений король знал, что герцог готовился свергнуть его с престола. Сопротивление Штатов казалось ему свидетельством предательства Гиза. Каждый отказ Штатов выглядел для него предзнаменованием заговора, жертвой которого он должен пасть. В середине декабря ярость короля достигла предела, и он решил избавиться от своего соперника и мучителя. Ценой смерти одного ликвидировать оппозицию множества.

Диалог глухих, происходивший между государем и его народом в течение трех месяцев, затмевал собой все другие события придворной жизни. Дипломатические переговоры с Тосканой по поводу свадьбы великого герцога и тайные сделки с королем Наваррским происходили за кулисами, в стороне от тягостных дискуссий по финансовым вопросам. Так же тайно готовилась и расправа над главарем лигистов.

Глава пятая. Трагедия в Блуа

При дворе воцаряется угрюмость

Двор Франции, прежде проводивший время в блестящих и беззаботных играх, танцах, прогулках и охотах, в последние дни декабря сделался мрачным. Король держался особняком и не выходил из своих покоев. Он все больше завидовал Гизу и одновременно с этим испытывал растущую злобу к депутатам трех сословий; здоровье все так же подводило его, и он все чаще впадал в глубокую депрессию. Королева-мать плохо себя чувствовала и почти не показывалась на людях. Единственной обязанностью королевы-супруги оставалось незаметно и ненавязчиво заботиться об обоих.