Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - [167]

14 сентября [1943 года]

Все же, несмотря на огромные потери, мы взяли Синявинские высоты. Переехали в спокойную небольшую деревеньку, подальше от беспокойных мест. Все затихло, и мы отползли для залечивания ран.

Стоит изумительная осень, похожая на лето. Дворы домишек нашей деревеньки, заброшенные жителями, заросли бурьяном, крапивой и репейником. Где-то шевелятся какие-то жалкие «гражданские люди». Деревенька носит название Шальдиха. Очевидно, собираемся здесь стоять долго, т. к. начали строительные работы и подготовку к зиме. Начали ремонтировать бани, дома, в отделе тыла армии даже кладут печи. Признаки стабилизации и затишья.

С юга и центра идут радостные вести об успехах. Как и всегда в моменты затишья, махрово расцветает бумажная деятельность штабов. Появляются всякие календарные планы и сроки, появляется распорядок дня и т. д. Все это не радует меня, скорее наводит уныние. Появились разговоры об отпусках офицерского состава.

20 октября [1943 года]

Застой нашего пребывания в Шальдихе вызвал у меня мрачные мысли и настроения. Механически работая с бумагами, я полностью отдаюсь своим мыслям о моей связи с А. С., о возможности его поездки в отпуск к семье, о своей бездушности и т. д. Я чувствую, что и он страдает, запутавшись в сетях долга и любви, и что ложность нашего положения тяготит и его.

Мне кажется, что в своей любви ко мне он видит свой эгоизм, что его впервые за все время нашего совместного пребывания мучает раскаяние в совершенном. Мне передаются его мысли: любя меня, он видит другой образ, перед которым страдают его порядочность и совесть. К той женщине он испытывает жалость и свою вину, которая, тем не менее, бесконечно ему близка, как мать его детей. Он с ней связан появлением новой жизни и невидимыми кровными узами. Рождение детей связало их вольно или невольно, и эту связь не так просто расторгнуть. Она сейчас растит его детей, одна заботится о них, перед ней он в неоплатном долгу за эти заботы и труды.

Он человек, для которого семья – это вся его жизнь и будущее. И вдруг это встревожившее его увлечение, такое серьезное, в его годы поглотившее его настолько, что он готов бросить семью и уже стоит перед этим роковым шагом. И вот часть существа протестует против подобного поступка и тянет его к семье, к детям, он ужасно мучается. Писать об этом он уже не решается и уходит от него в дела, работу и в обстановку.

Когда он получает письма от своей жены, еще ничего не ведающей, его мучают снова те же острые мысли. Я знаю содержание этих писем, не читая их, я их представляю. Это бесхитростные послания, наполненные подробными хозяйственными описаниями их жизни, добывания пищи. Это покупка козы, огороды, хождение за грибами и ягодами в летнюю пору, забота о дровах на зиму, постоянная забота о подрастающих детях. Спокойное прощание и приветы, ни одного лишнего слова о тоске, вызванной долгой разлукой, без излишних нежностей и нетерпения. Она пишет письма человеку, в верности которого вполне уверена и возвращение которого не подлежит сомнению. У нее нет и тени подозрения или какого-либо беспокойства. Рисую ее образ в своем воображении, вспоминая виденную мною ее фотографию, и который так ярко раскрывается в ее письмах: грубоватое, простое лицо со спокойными чертами, не лишенное миловидности. Она, наверно, очень самостоятельна, т. к. привыкла жить одна. Сварлива и груба, когда что-либо затрагивает ее жизненные интересы или идет наперекор. Практична и умела в делах. Такой я ее представляю.

И вот я взяла ее мужа и отца детей. Какое право имела я посягнуть на целую создавшуюся ранее семью! И в душе не остается ничего, кроме сильного, страстного, нетерпеливого желания поскорее расстаться с ним. Ведь это необходимо будет сделать рано или поздно, и чем скорей, тем лучше.

7 ноября [1943 года]

Тоску нашего застоя разогнала прекрасная новость – наши взяли Киев!!! С утра была артиллерийская дуэль, очевидно, в честь праздника, но она радостно отдавалась в сердцах.

А. С. уехал в отпуск к семье. Меня эта поездка волновала и радовала. Увидев семью, он скорее поймет и решит, куда ему примкнуть – к прежнему или новому. Думаю, что его потянет к семье. Помогала собираться ему в дорогу.

Размышляя после его отъезда, пришла к мысли, что он ничего не скажет жене. Он такой мягкий и нерешительный, в душе он растеряется при виде жены и детей и побоится сказать ей правду. Он побоится ее грубой и решительной натуры, скандала и сцен, которые неминуемо последуют затем, побоится упреков, которые он заслужил, побоится брани и грязи, которая польется на его и мою голову и испортит надолго жизнь и, конечно, отпуск. Лучше избежать правды, скрыть истину. Позже, может быть, легче будет это сделать, написать потом об этом, а вообще куда спешить, еще успеется, до конца войны ведь еще далеко. Как у всех нерешительных людей, у него появится желание отложить, оттянуть развязку неприятную, а пока, пока что оставит все по-старому.

У него не хватит мужества оттолкнуть свою жену – женщину, которая ему была близка и родила ему ребят, и он явится ко мне с виноватым видом, смущенный и любящий. Но что тогда делать мне – необходимо набраться мужества и оттолкнуть его. Ведь он изменил мне с ней по чувству привычки, по желанию не обидеть ее.