Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - [129]

По радио передали репортаж, записанный, когда вели по проспекту 25 Октября группу пленных немцев. Их было 32 человека. Диктор взволнованно и с возмущением говорил:

– Вот они хотели попасть в Ленинград, но вот попали, топчут проспект, но не победителями, а в качестве пленных. Грязные, небритые, в рваной одежде, рядом с красноармейцами они выглядят как бандиты.

На записи слышан шум толпы и отдельные выкрики: «Разбойники, бандиты, гады, негодяи, ответите за страдания ленинградцев, гибель стариков, женщин и детей». ‹…›

10/VIII-1942 г[ода]

‹…› 2 августа было получено постановление ГКО, подписанное тов. Сталиным, об эвакуации нашего завода в г. Молотов. Некоторый народ страшно взбудоражился. Наиболее экспансивные и нетерпеливые поспешили информировать об этом своих родных в Молотове, чем, очевидно, расстроили мою семью. И вышло, что поспешили. Несмотря на то что часть оборудования была уже демонтирована, как получили распоряжение горкома о продолжении нормальной работы.

У меня двойственное настроение. С одной стороны, радостное чувство, подогреваемое нетерпеливым желанием встретиться с семьей, а с другой – желание до конца перенести ленинградскую эпопею. Эта двойственность была снята неожиданным решением горкома партии.

18/VIII-1942 г[ода]

День авиации. Завтра должны по радио услышать результаты праздничных налетов наших самолетов. Немцы уже на Кавказе. ‹…›

Вчера и сегодня немец обстреливал и обстреливает Ленинград. Вот тебе и отогнали. Правда, нет массированного огня, как раньше (значит, торопятся улизнуть с места стрельбы) и стреляют более мощными снарядами (значит, бьют с дальних расстояний). И то и другое (короткий обстрел и тяжелые снаряды) – благоприятные симптомы. Но все же это не наступление, а горе-наступление. Простительно, если это просто попытка прощупать боем обстановку и систему обороны немцев. Если это действительно не генеральное наступление, то хорошо, если наоборот, то наше ленинградское дело дрянь. Будем зависеть целиком от исхода битвы на юге. ‹…›

Выходной день, 12 часов. Идем мы с Н. И по пр. 25 Октября и мирно беседуем.

– Вот идем в почти мирной обстановке, – говорит мой попутчик, – вдруг сейчас разорвется снаряд, и нас разбросает по мостовой.

И что же. Только успели мы так подумать, как началась артиллерийская канонада. Зенитные батареи повели огонь по самолету-разведчику Небо заполнили похожие на пучки ваты разрывы зенитных снарядов. Самолет улетел на запад. Вечером я возвращался на завод. Путь мой пролег через бульвар Профсоюзов. Тихо и пустынно выглядело это когда-то наиболее шумное место в Ленинграде, в особенности в вечерние и ночные часы. Этот бульвар был основным местом свиданий моряков со своими субретками, а теперь оно выглядит совершенно пустынным. Только звуки моих шагов несколько нарушали мертвую тишину.

23/VIII-1942 г[ода]

Сегодня исторический день. Исполнилась годовщина осады Ленинграда. Беспримерный в истории войн факт. Город с трехмиллионным населением, отрезанный от Большой земли, систематически подвергающийся воздушным налетам и артиллерийскому обстрелу, устоял.

Правда, это стоило ему недешево. Много разрушено зданий, еще больше исковеркано снарядами. Но все это мелочь в сравнении с людскими потерями. Страна залечит после войны нанесенные городу раны, но погибших не вернешь.

А знаете ли вы, сколько человек погибло? Нет, не знаете. Трудно поверить. Не будет преувеличением, если сказать, что каждый третий ленинградец погиб. Какая большая была вероятность попасть к праотцам. Ведь только подумать. Вот построили в шеренгу сто человек. Обходит ее, допустим, какой-нибудь Ганс и через каждые два человека берет следующего и расстреливает. Каждый стоящий в шеренге почти уверен в том, что ему не миновать смерти. Каково его моральное состояние в этот момент.

Конечно, положение ленинградцев было несколько иное. Они узнали о том, что каждый третий должен погибнуть, позже. Это стало ясно, что называется, post factum. Как бы то ни было, но около 1,2-1,3 миллиона погибло. В основном, разумеется, от голодной смерти и частично от бомбежек и обстрела. И все же город устоял, устоит и в следующую зиму, сулящую мало приятного. По улицам и проспектам действительно не хаживать поганой немецкой ноге. Это может случиться разве что с пленными, как это было недавно.

Сейчас Ленинград «отдыхает». В течение всего августа не было ни одной воздушной тревоги и всего несколько раз артобстрел, и то короткими очередями, то тяжелыми снарядами.

В эти дни горячие сражения идут на юге. Немцы рвутся к нефти. Противник занял Майкоп, Краснодар, Пятигорск. Действует в направлении Грозного. На Сталинградском фронте, именуемом в сводках юго-восточнее Клетской и северо-восточнее Котельниково, немцы продвигаются вперед, хотя и медленнее, чем на Кавказе. Бои, вероятно, проходят на дальних подступах к Сталинграду. Снова воскрешается в наших мозгах оборона Царицына. К сожалению, еще не имел удовольствия просмотреть первую серию кинокартины «Оборона Царицына». ‹…›

Получил от Тамары письмо, которое меня прямо-таки ошеломило. Оказывается, кто-то из наших бумагомарак, страдая, видимо, от безделья и тупоумия, завел переписку с молотовцами, в которой гнусно порочит мое и некоторых других имя. Разумеется, она принимает это за чистую монету и переживает. Но так как корреспонденции накопилось, очевидно, много, то она перестала переживать и решила ответить на это ядовитым равнодушием. Я, мол, теперь спокойна, но не преминула несколько раз очень больно укусить меня в ряде мест своего письма. Это хорошо, что она не волнуется, здоровее будет, но нехорошо, что она так плохо обо мне думает, доверяясь болванам, пачкающим хорошую бумагу и имя хороших людей. ‹…›