Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой - [206]
Другой зять советского премьера — главный редактор «Известий» Алексей Аджубей, регулярно бывавший с высокопоставленным тестем не только в театре, но и в многочисленных зарубежных поездках, давал указание печатать в своей газете информационные сообщения о посещении товарищем Хрущёвым спектакля в Большом театре, что при Сталине трудно было представить. Зато теперь мы можем судить об оперных и балетных пристрастиях Хрущёва. Они оказались более демократическими по духу, нежели то, что предпочитал смотреть Сталин. К тому же в Москву зачастили иностранные гастролеры, на представлениях которых Хрущёв считал своим долгом побывать. В частности, 10 июня 1958 года он смотрит одноактные балеты парижской Гранд-опера «Наутеос» и «Сюиту в белом» Жака Леле и «Идиллию» Франсуа Серрета. Долго хлопал Никита Сергеевич итальянцам из Ла Скала 10 сентября 1964 года, когда семья Хрущёвых пришла в полном составе послушать «Трубадура» Джузеппе Верди. Интересно, что в этот вечер он агитировал всех своих коллег пойти вместе с ним, но уговорить удалось одного Анастаса Микояна. Это был последний выход в театр Хрущёва перед вынужденной отставкой в октябре 1964 года.
Но чаще всего тянуло вождя-реформатора на советские спектакли: положение обязывало! 24 марта 1958 года Хрущёв смотрит балет грузинского композитора Алексея Мачавариани «Отелло» в постановке тбилисского Театра оперы и балета им. З. Палиашвили. 14 февраля 1959 года — узбекскую классику: оперу «Буран» композитора Мухтара Ашрафи в постановке ташкентского Театра им. А. Навои, 12 ноября 1959 года — оперу «Арсенал» украинского композитора Георгия Майбороды. Посещение всех этих экзотических спектаклей Никита Сергеевич считал своим партийным поручением. Непременной была и похвала о небывалом расцвете советского национального искусства и все такое.
В СССР создание национальных опер и балетов было поставлено на поток. Как правило, из Москвы или Ленинграда в далекую республику приезжал нуждающийся в деньгах и славе композитор. Соблазненный всяческими посулами, на основе местного фольклора он «создавал» первую в истории туркменскую оперу или бурятский балет, высасывая из пальца «глубокие музыкальные традиции», которых отродясь в классическом искусстве там и не было. Приезжавшие вслед за композитором певцы и хореографы осуществляли постановку нового шедеврального произведения, опираясь в том числе и на местные кадры, там где это касалось фольклора. Затем все это везли в Москву, в Большой театр[124].
А когда в мае 1962 года в Москву пожаловал президент африканской республики Мали Модибо Кейта, Никита Сергеевич первым делом пригласил дорогого гостя в Большой театр. Прогрессивного деятеля, которого необходимо было склонить на путь социализма, решили побаловать одноактными балетными деликатесами — «Паганини» Сергея Рахманинова, «Шопенианой» и «Ночным городом» Белы Бартока. О реакции дорогого гостя неизвестно, а вот Хрущёв «наслаждался: он хорошо знал эти спектакли и видел их уже не в первый раз», — вспоминает его сын Сергей. Скажем прямо, в «наслаждение» верится с трудом после признания самого Никиты Сергеевича о том, что его тошнит от «Лебединого озера». Недомогания возникали у него от музыки часто. Михаил Чулаки рассказывал, что они с Хренниковым и Шостаковичем как-то пришли к Хрущёву, а начальник охраны их упрекает: «А у хозяина от вашей музыки живот заболел!» Но чем черт не шутит…
Пришел Хрущёв в ложу и в самый напряженный для всего мира момент Карибского кризиса летом 1962 года, когда сотрудники ЦК КПСС начали вывозить своих детей подальше от Москвы, опасаясь ядерного удара из США. Никита Сергеевич так и сказал: «Пойдемте, товарищи, в Большой театр, народу покажемся, пусть все увидят, что никакой паники среди нас нет, страна под надежным контролем». А 30 ноября 1962 года первый секретарь посетил гастрольный спектакль своего любимого Киевского оперного театра — оперу «Тарас Бульба» Миколы Лысенко. Зрителей набился полный стадион — так мог бы сказать в данном случае персонаж Евгения Евстигнеева из кинокомедии «Берегись автомобиля», в центральной ложе было тесно от вождей: с Хрущёвым пришли не только те, кто начинал свою партийную работу на Украине, в том числе Леонид Брежнев и Николай Подгорный, но даже Михаил Суслов. Здесь в театре партийный идеолог и упрекнул Хрущёва за невнимание к московским художникам, сказав, что для украинской оперы он сумел время найти, а ведь художники в Манеже тоже его ждут не дождутся. Да, историческое решение Никиты Сергеевича посетить выставку в Манеже, ставшую вследствие его визита знаменитой, было принято именно в Большом театре, в бывшей царской ложе. На следующий день должным образом подготовленный советский вождь устроил в Манеже полный разгром, став, помимо своей воли, еще и главным промоутером художников, широко известных до этого в узком профессиональном кругу. Хрущёв своим непристойным поведением обеспечил им мировую известность. Да и сам он вляпался в вечность: если где-то за рубежом упоминался обруганный им художник или скульптор — рядом непременно стояла фамилия Хрущёва.
