Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой - [208]

Когда в исполнении оркестра Большого театра вдруг грянул гимн Пакистана, народ в зрительном зале поначалу не понял, что происходит. Тем не менее по заведенной традиции люди встали, поворачивая головы на правительственную ложу. Узнав знакомые лица Подгорного и Косыгина, зрители успокоились, преисполнившись, вероятно, достоинства в связи с тем, какая честь им сегодня выпала — смотреть балет вместе с президентом Пакистана. С еще большей силой захлопали люди, когда оркестр заиграл привычный гимн Советского Союза. Подгорный тоже хлопал — на секунду ему даже показалось, что вскочившие в зале граждане — это никакие не зрители, а болельщики.

Начался балет. Причем, что́ именно началось в тот вечер на сцене Большого театра, было неизвестно ни Подгорному, ни Яхья Хану. Первому просто было все равно, второй ни слова не понимал по-русски, а театральные программки тогда печатали без английского перевода. И тогда президент Пакистана обратился к надувшемуся как мышь на крупу советскому руководителю с логичным вопросом: как называется балет? Самое интересное, что программка у Подгорного имелась, но самому читать ее — это было слишком, для этого есть многочисленные помощники. Хорошо еще, что переводчики относились к своим обязанностям добросовестно, от одного из них Подгорный и узнал, что в этот вечер дают балет… нет, не «Лебединое озеро», а «Асель». То есть не «Ассоль», а именно «Асель». Был и такой спектакль в Большом театре. Музыку к нему написал композитор Владимир Власов, а основой либретто послужила повесть набирающего популярность киргизского писателя Чингиза Айтматова «Тополек мой в красной косынке».

Премьера балета состоялась 7 февраля 1967 года в Большом театре в хореографии Олега Виноградова и декорациях Валерия Левенталя. Дирижировал Альгис Жюрайтис. Либреттистов воспитали в своем коллективе. Спектакль рождался в муках, превратившись в законченное произведение только перед первой генеральной репетицией. В самом деле — попробуй-ка изобрази в балете дружескую беседу шоферов на автобазе! Видно, не зря Григорович отказался. На премьере главную героиню — простую киргизскую девушку Асель танцевала Нина Тимофеева, а простого советского шофера Ильяса — Николай Фадеечев[125].

Николаю Подгорному, видевшему этот балет впервые, не помогло бы даже знание художественной канвы этого необычного произведения, то есть повести Айтматова, которую он отродясь не читал. После того как серпастый занавес поднялся, его взору предстала живописная картина. «Открывшаяся перед зрителями сцена изображала небольшой горный аул с несколькими маленькими домиками, кусочком сада с цветами и горными вершинами, видневшимися на заднем плане в освещении начинавшегося рассвета. Через одну-две минуты, пока поднималось солнце под аккомпанемент оркестра, сцена осветилась более ярко, и ее быстро заполнила группа танцовщиц, которые выбегали на нее одновременно по одной с каждой стороны в черных спортивных теннисках и такого же цвета коротких юбочках. Собравшись перед зрителями с печальными лицами, они продолжали легко носиться по сцене, широко размахивая во все стороны длинными черными воздушными платками, постепенно меняя направление извивающихся линий своего коллективного перемещения», — рассказывает переводчик Тимур Дмитричев, смотревший балет из-за спины Подгорного.

Не увидев привычного озера с лебедями, Подгорный, которому даже не пришло в голову открыть программку с либретто, заинтересовался происходящим: «А что изображают эти бабы в черном? Бегают, бегают туда-сюда! Когда же это кончится?» Николаю Викторовичу было невдомек, что бабы — это жительницы киргизского аула, скорбящие по своим мужьям, воюющим на фронте. Кстати, сам Подгорный во время войны на фронте не был, руководя советской сахарной промышленностью под руководством Анастаса Ивановича Микояна, приказавшего понизить его в должности за невыполнение важнейшего правительственного задания. Быть может, и по этой причине Николай Викторович оказался равнодушен к чувствам изображенных на сцене дочерей Советской Киргизии. Короче говоря, Асель — иди отсель!

Проявившиеся таким образом определенная провинциальность и местечковость Подгорного были вызваны тем, что он совершенно случайно оказался на посту председателя Президиума Верховного Совета СССР, будучи переведенным в Москву за год до отставки Хрущёва — в 1963 году, руководя до этого Советской Украиной. Так бы ему и сидеть в родном Киеве, если бы Никита Сергеевич, на свою беду, не решил его приблизить к себе (Хрущёв особо ценил кулинарные способности Подгорного, прося того готовить ему на охоте деревенскую похлебку из крупно нарезанной картошки, мяса и пшена). Подгорный сыграл огромную роль в смещении своего благодетеля, а затем, в 1965 году, подсидел Анастаса Микояна, освободившего должность председателя Президиума Верховного Совета СССР по старости (ему и было-то всего 70 лет!). Человек не очень далекий, он тем не менее понимал толк в политических интригах, проявляя безжалостность к проигравшим в борьбе за власть конкурентам. Подгорный был крутоват и с челядью: как-то раз бросил тарелку с похлебкой в своего повара, сочтя его варево недостаточно украинским.