Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой - [194]

А еще вожди, как и Николай II, любили пообщаться с артистами, выступление которых на сцене Большого театра подразумевало, что его солисты рано или поздно попадут в поле зрения власти предержащей, будучи приглашенными в ложу к главному зрителю. Так, в 1900 году пришло время и для Шаляпина лично познакомиться с Николаем II, пожелавшим отблагодарить своих поющих подданных. Сие историческое событие произошло 12 апреля 1900 года во время пребывания в Москве царской семьи, когда в Большом театре давали оперу Лео Делиба «Лакме». Зал блестел от эполетов и орденов — весь двор приехал из столицы. Опера произвела шок: откуда в захудалом Большом театре такие певцы? Что это за чудо чудное? Раньше в Первопрестольной был один повод для обсуждения у театралов — Малый театр. А теперь… Так о Большом театре заговорили вновь. Государь накануне отъезда из Белокаменной 22 апреля вечером, после небольшого семейного обеда у великого князя Сергея Александровича, захотел послушать пение Федора Шаляпина и Леонида Собинова в камерной обстановке. Восторг полный.

В дальнейшем Шаляпин стал частым гостем в императорской ложе. По обыкновению начиналось это в антракте со слов директора: «Шаляпин, пойдемте со мною. Вас желает видеть государь». Как был — в образе Бориса Годунова или Мефистофеля артист представал перед светлыми очами самодержца. Царь благодарил, говоря ему комплименты: «Вы хорошо пели!» Однако острый ум певца, вживавшегося на сцене в личины царей, подмечал истинную причину приглашения в царскую ложу: «Мне всегда казалось, что я был приглашаем больше из любопытства посмотреть вблизи, как я загримирован, как у меня наклеен нос, как приклеена борода. Я это думал потому, что в ложе всегда бывали дамы, великие княгини и фрейлины. И когда я входил в ложу, они как-то облепляли меня взглядами. Их глаза буквально ощупывали мой нос, бороду. Очень мило, немного капризно спрашивали: “Как это вы устроили нос? Пластырь?”».

Общение с царем продолжалось и за пределами театра, на приватных концертах в различных резиденциях. В подобных случаях за Шаляпиным присылали посыльного от того или иного царского родственника, великого князя, в гости к которому обещал пожаловать Николай II. На семейные концерты царь приезжал вовсе не в парадном мундире, а в тужурке как на портрете Серова. Концерт был сборный и состоял не только из выступлений Шаляпина, но и различных хоров. За стол артистов не сажали, а в качестве поощрения предлагали выпить шампанского, но опять же в отдельной комнате, что задевало Шаляпина: «Через некоторое время великий князь Сергей Михайлович на маленьком серебряном подносе вынес мне шампанское в чудесном стакане венецианского изделия. Остановился передо мной во весь свой большой рост и сказал, держа в руках поднос: “Шаляпин, мне государь поручил предложить вам стакан шампанского в благодарность за ваше пение, чтобы вы выпили за здоровье его величества”».

В присутствии великого князя, невольно исполнявшего роль официанта (не всякому такая честь доведется — Шаляпину услужить!), певец взял стакан, залпом выпил шампанское, но не для того, чтобы утолить жажду. Смекалистый Федор Иванович задумал такую штуку, которую никто до него не проделывал. В назидание их величествам он решил оставить венецианский стакан у себя: «Прошу ваше высочество, передайте государю императору, что Шаляпин на память об этом знаменательном случае стакан взял с собой домой!» Сергей Михайлович вынужден был смириться с потерей. В самом деле: не отнимать же у певца-богатыря стакан, еще не отдаст! Надо полагать, что пустой поднос наделал много шуму — нет, он не упал на резной паркет, само отсутствие на нем стакана вызвало большой переполох у представителей прогнившего царского режима (1905 год не за горами!). Судьба стакана так взволновала его бывших обладателей, что спустя некоторое время Шаляпина позвали в царскую ложу, где одна из великих княгинь, хвастаясь своими перчатками, лопнувшими по швам от беспрерывных аплодисментов, изволила сказать ему: «Видите, до чего вы меня доводите. Вообще вы такой артист, который любит разорять. В прошлый раз вы мне разрознили дюжину венецианских стаканов». Шаляпин за словом в карман не полез: «Ваше высочество, дюжина эта очень легко восстановится, если к исчезнувшему стакану присоединятся другие одиннадцать…»

Предметы хрусталя дарили артистам и позже. В 1930-х годах на очередном приеме в Кремле Сталин, оценив исполнительский дар Александра Пирогова, преподнес ему бокал с шампанским. Выпив содержимое, певец хотел было поставить бокал на поднос, на что Сталин возразил: «Возьмите его на память как один из лучших певцов нашего времени!» Демократизм вождя нельзя не оценить — в национализированном имуществе императорской семьи этого добра, надо полагать, было завались. И то правда: великая княгиня дорожила принадлежавшим ей лично стаканом, Сталин же распоряжался так называемым «народным» добром[116].

Остался в памяти Шаляпина и костюмированный бал с участием высшего света: «Почти всегда это были костюмы русского XVI или XVII века. Забавно было видеть русских аристократов, разговаривавших с легким иностранным акцентом, в чрезвычайно богато, но безвкусно сделанных боярских костюмах XVII столетия. Выглядели они в них уродливо, и, по совести говоря, делалось неловко, неприятно и скучно смотреть на эту забаву, тем более что в ней отсутствовал смех. Серьезно и значительно сидел посредине зала государь император, а мы, также одетые в русские боярские костюмы XVII века, изображали сцену из “Бориса Годунова”». Замечания артиста о несовместимости формы и содержания царских увеселений, о курьезности происходящего более чем красноречивы и многое объясняют в отношениях царя со своим народом. Не зря же будущий император Николай II совершенно растерялся, находясь у смертного одра своего отца Александра III: «Как же я буду управлять этой страной? Ведь я даже не умею разговаривать с министрами!» Так и не научился…