Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой - [183]

Проникновение в дом кумира было порой обусловлено всякого рода нюансами, совершенно для непосвященного зрителя неожиданными, когда последнее слово оставалось не за самой балетной богиней, а за ее матушкой. Большую роль в этом смысле играли мать Плисецкой Рахиль Михайловна и мать Максимовой Татьяна Густавовна. Они могли отдалить того или иного поклонника от своих царственных дочерей за слишком грубую навязчивость или, наоборот, — недостаточную преданность. А приглашение попить чайку в доме балерины было высшей формой похвалы.

Казалось бы, для чего таким признанным звездам, как Плисецкая или Бессмертнова, нужны были свои прикормленные болельщики? Оказывается, нужны, да еще как. Ведь овации не только повышают настроение, но и дают элементарную возможность передохнуть перед следующим па-де-де или фуэте: «Заканчивается адажио в “Лебедином озере”. Если в зале не было ни одного “сыра”, то артист на поклон выходил один раз. Когда же в зале сидели свои — четыре раза и более вызывали. “Сыры” заводили зал и доводили его до скандежа. А скандеж — значит успех артиста. Еще важно, что за время, когда шли аплодисменты, артист успевал отдышаться. Но мы могли и “опустить” кое-кого… Похлопывали не к месту на вариациях, чтобы сбить артиста. Мяукали на все голоса…» А еще могли оскорбить неприличным словом заезжую звезду из Кировского. Однажды, как свидетельствует театровед Марина Райкина, жертвой оказалась Наталья Дудинская, узнавшая с галерки, что она «пенсионерка». А вот ленинградку Аллу Шелест в «министерстве» Плисецкой любили, ибо Майя Михайловна ее уважала: «У Шелест был дар необыкновенного перевоплощения. На сцене она была немыслимо красива. Божественно красива. После представления затухала, снимала грим, вставала под душ. И когда проходила через толпу наэлектризованных ею поклонников, запрудивших тесный артистический подъезд, то ее не узнавали. Она шла домой одна. Так была неприметна».

Не менее глубокие раны в душе оставляли и такие «комплименты»: танцует, к примеру, Плисецкая, а кто-то орет: «Браво, Максимова!» Или сомнительные подарки: роскошная, перевязанная бантом коробка шоколадных конфет, скрывающая куриные косточки (плохая примета!). Не говоря уже о приступе кашля во время адажио или зазвонившего будильника. Это был фирменный знак «признательности» одной из «сырих» конкурирующего «министерства» по прозвищу «Девятая колонна Большого театра», как ее остроумно и основываясь на росте и объеме талии обозвал то ли Марис Лиепа, то ли Александр Годунов. Эта самая «колонна» завела будильник как раз на то время, когда в балете «Жизель» главная героиня сходит с ума, а музыка звучит очень тихо. Короче говоря, партия будильника, прозвучавшая с галерки, оказалась главной, благо что советская часовая промышленность отличалась продукцией высокого качества. После раздирающей зрительный зал трели будильника Второго часового завода едва не сошел с ума дирижер. Спектакль оказался сорван.

Если лемешистки воевали с козловитянками, то семеновцы вели борьбу с улановцами, лепешинцы с головкинцами, плисецкисты со стручковцами и максимовками, безрезультатно доказывая друг другу, кто лучше танцует. Однажды во время субботнего утренника «Спящая красавица» Майя Михайловна, танцуя адажио с четырьмя кавалерами, изволила поменять ногу при обводке — кошмар для балетоманов! Стручкисты получили отличный козырь в свою колоду: «Плисецкая-то уже и стоять не может! Караул! На пенсию пора!» — на что сама балерина остроумно отреагировала, велев своему поклоннику у подъезда передать противникам: «У нас это случилось один раз, а у вас бывает постоянно!»

«Товарищи, зрителей полный стадион!» Театральные поклонники советской эпохи — те же спортивные болельщики периода соперничества «Динамо» и «Спартака», ЦСКА и «Торпедо». Настоящий знаток футбола середины XX века обязан был без напряга вспомнить, на какой минуте и в каком матче взял Лев Яшин свой сотый гол. Кто кому забил под конец матча между динамовцами и ЦДКа и с какой ноги в сорок лохматом году… А как осаждали стадион «Динамо» во время матчей первенства СССР! Ведь все то же самое — «протырка»! Как шли на таран мальчишки без билета, зная каждую дырку в заборе. Милиционеры их ловили, а они все равно проникали на стадион.

Только вот футбольные фанаты братьев Старостиных после матча и рюмочной шли домой, а балетные — был ли у них дом, семья в привычном понимании? Зачастую это были одиночки. В их комнатах, на главном месте, на стене над диваном висела не свадебная фотография десятилетней давности, а портреты любимой балерины. Кому нужен такой муж, денно и нощно пропадающий в кассе театра или у служебного подъезда и покупающий цветы любимой артистке? Если, конечно, оба супруга не болеют за одного и того же тенора или балерину, посещая все его выступления, прослушав каждый спектакль «Евгений Онегин» со своим кумиром, насмотревшись до полусотни «Спартаков», не прощелкав сотню «Щелкунчиков», нахлебавшись 500 (!) «Лебедиными озерами». И каждое «Озеро» или «Аида» остались в памяти (и в коллекции программок), как футбольный матч, вплоть до имени дирижера, стоявшего за пультом в тот вечер, состава исполнителей и случившихся неприятностей, одна из которых произошла на премьере оперы «Садко» в апреле 1949 года. Хотя для кого-то неприятность, а для других — ошеломительный успех.