Поветрие - [15]

Остановившись на минуту, чтобы перевести дух и отереть потный лоб, учитель принялся за переодеванье: облегчив шею от ярма галстука, он сюртук и сапоги заменил легкой визиткой и гостинодворскими туфлями; потом, набив трубку и закурив ее, взял со стола новый номер газеты, поставил свечу на круглый столик около дивана и растянулся на последнем. То щурясь и с остервенением вздувая кверху густые клубы дыма, то усмехаясь и пуская чисто-очерченные колечки, он углубился всецело в руководящую статью.

Снаружи постучались тихонько в дверь.

— Войдите, — проговорил он, не отрывая глаз от чтенья.

В комнату глянуло сморщенное, добродушное лицо старушки-хозяйки.

— Лев Ильич?

— Что скажете, Анна Никитишна?

— Вас, кажись, спрашивают.

— Почему же «кажись»?

— Да по-немецкому, не разберешь.

— Попросите войти.

Место старой хозяйки в дверях заняла фигура молодой девушки.

— Мари! — вскрикнул Ластов и поспешно поднялся с дивана. — Вы какими судьбами? С порученьем от Липецких?

— Да… то есть нет…

Ластов с заботливым видом приблизился к неожиданной гостье, попросил ее в комнату и плотно притворил за нею дверь.

— Вы имеете что сообщить мне?

— Да-с… я… я…

Сделав два шага вперед, она остановилась в смущении, не зная, куда девать глаза и руки. Молодой человек подвел оробевшую к дивану и почти силою усадил ее; потом выдвинул у стола ящик, достал оттуда два туго набитых бумажных мешка, и содержание их высыпал на диван перед швейцаркой.

— Прошу не побрезгать; чем богат, тем и рад.

Девушка мельком взглянула на предлагаемое угощенье: перед нею аппетитно громоздились две горки лакомств: одна — французского изюма, другая — миндалю в шелухе.

— Studentenfutter [26], - объяснил молодой хозяин и, для поощрения гостьи, сам первый взял пригоршню миндалю и принялся щелкать его.

Мари, еще не оправясь, ни к чему не прикасалась и шептала только:

— О, благодарю, благодарю…

— Но к делу, — сказал Ластов. — Что, собственно, привело вас ко мне?

— Вы дали мне свой адрес…

— Ну-с?

— С тем, что ежели я… ежели со мною что приключится…

Ластов перестал жевать.

— Вам не было житья у господ? Фрейлейн Липецкая выжила вас?

— Да! — подтвердила с живостью Мари, обрадованная, что покровитель так хорошо понял ее. — После того памятного вечера я просто не знала, куда деться. Не то, чтобы фрейлейн Липецкая жаловалась на меня родителям, о нет! Но она обходилась со мною с таким пренебреженьем, с таким… не знаю, право, как сказать… Да не могла же я и служить девушке, которая так же безумно влюблена в вас… Я потребовала паспорт, связала в узел свое имущество, взяла извозчика и поехала по адресу.

— Как? Так извозчик еще дожидается вас?

— Да, у него я оставила узел. Ластов встал и вышел в прихожую.

— Анна Никитишна!

— Чего изволите? — отозвалась из-за перегородки хозяйка.

— Сбегайте-ка вниз…

Хотя он говорил по-русски, Мари поняла его:

— Ах, г-н Ластов, вы насчет моих вещей?

— Да.

— Так что ж вы других беспокоите? Я сама.

И она уже скрылась в выходных дверях. Мину-ту-две спустя она вернулась назад, вся впопыхах, с грузною связкой, которую опустила на пол у дверей.

— Ну, и прекрасно, — говорил Ластов, прохаживаясь взад и вперед по кабинету. — Сядьте, пожалуйста, не стесняйтесь, я похожу.

Мари робко присела на край дивана.

— Вот я раздумываю, — продолжал Ластов, — кому бы отрекомендовать вас? Как назло, не знаю теперь никого, кому требовалась бы служанка. Не можете ли вы пристроиться снова у вашего энгадинца?

— Нет, он нанял уже другую на место меня. Г-н Ластов, — осмелилась девушка подать собственное мнение, — отчего бы вам не отпустить вашу кухарку? Я отлично заменила бы ее. Кушанья приготовлять я умею, могу сказать без хвастовства, на кухне в отеле нашей брала нарочно уроки. Комнату убирать знаю и подавно. Право, вы останетесь довольны мною!

— Милая, — вздохнул Ластов, — у меня нет кухарки. Дама, которую вы видели в прихожей, моя квартирная хозяйка, вдова-мещанка, у которой я снимаю эти две комнаты; обедаю же я в кухмистерской, по пути из должности.

Мари отвернулась и заморгала; за пушистыми ресницами ее закипали слезы.

— Что же мне делить? А я так надеялась…

Она пышным белым рукавом своим отерла глаза.

— Перестаньте, Мари, — сказал, остановившись перед нею, Ластов, — не печальтесь. Сколько будет в моей власти, я помогу вам. Вы наймете себе комнатку, светленькую, прехорошенькую, займетесь шитьем что ли и станете дожидать у моря погоды. Я тем временем обойду всех знакомых, переспрошу сослуживцев, не требуется ли им отличнейшая горничная, напечатаю в газетах…

— Г-н Ластов… — прервала его швейцарка и, потупившись, смолкла.

— Что вы хотели сказать?

— Ах, нет, нет…

— Не бойтесь, говорите.

— У вас здесь две комнаты?

— Две, или, вернее, полторы: эта да вон спальня, которая вдвое меньше.

— Если вы уже так снисходительны, что хотите оказать помощь бедной девушке, то к чему вам входить еще в лишние расходы? Покуда не сыщется для меня подходящего места, я могла бы пробыть у вас?.. Ластов нетерпеливо повел плечом.

— Да нет, вы не опасайтесь, что я стесню вас! — поспешила она успокоить его. — Вы даже не заметите моего присутствия: я устроюсь в прихожей, спать буду на полу, а при вас и входить сюда не стану. Как же зато будет у вас здесь все чисто, светло — что твое зеркало! Ни пылинки не останется. Понадобится ли вам зачем в лавку, письмо ли снесть — я всегда под рукой, лучше родной матери буду ходить за вами. Ах, г-н Ластов, оставьте меня у себя? Вам же лучше будет!