Повесы небес - [9]

МИССИЯ СВЯТОСТИ МОРЯКА БЕНА

Войди и помолись……………………………………………………….

………………………………………….бесплатный кофе и пышки.

Внутри помещения проповедь была в разгаре. Я придержал О'Хару.

— Ред, а не угостить ли тебя доброй старой религией, с пеклом, в стиле южан, плюс чашечкой кофе?

— Я не отказался бы попробовать и то и другое.

Мы вошли и сели на скамью позади, не желая искушать проспиртованных изгоев, сгрудившихся около кафедры, запахом отличного виски, распространяемого нашим дыханием.

Моряк Бен с кафедры с таким знакомым мне произношением родного края проповедовал на тему о грехе пьянства.

— Ребята, я был пропитан водкой, пока Иисус не выжал меня досуха. Я так сильно вонял самогоном, что было просто удивительно, как это налогосборщики не устраивали на меня облаву, как на самогонщика. Я говорю вам, что если бы я умер тогда и попал в ад, то не горел бы, а бурлил, — тут его голос понизился и нотки бахвальства сменились нотами благоговения и благодарности, — и тогда я встретил самую лучшую женщину, которую когда-либо бог давал грешнику. Она была очень усердна. Прежде, чем умереть, она наставила меня на путь к Иисусу, оставив тот маленький сверток радости, который вы сейчас знаете как сестру Сельму, и с тех пор я все время плыву прямым путем… Играй, сестра Сельма.

Брат Бен включил свет, направленный на девушку у скрытого в тени пианино. Она была одета в простую серую юбку и белую блузку, и свет создавал ореол вокруг ее пепельно-белокурых волос. Когда она начала играть "Отправимся на реку", я понял, почему пропойцы толпились у кафедры.

В общем-то этот гимн — похоронная песня, но я почувствовал, что она соответствует проповеди брата Бена, и я встал, чтобы запеть вибрирующим тремолло, от которого у меня самого на затылке взъерошились волосы. После молитвы сестра Сельма занялась сбором пожертвований. Ей было не больше восемнадцати лет; она плыла по проходу, покачивая бедрами, что придавало походке воздушность и женственность. Ее голубые глаза сияли одухотворенностью, и когда она подошла к нам и улыбнулась, я почувствовал, как по моей щеке скользнули крылья ангела.

Но я смутился за себя и за Реда, так как мы ничего не могли пожертвовать. А взглянув на блюдо, которое как раз было перед Редом, я смутился и за девушку. В блюде по существу не было ничего, кроме пенни, нескольких никелей[26] и единственного десятицентовика.

Ред, казалось, приклеился к блюду; он держал его так долго, что я испугался, не совершает ли он какой-нибудь невразумительный ирландско-католический обряд, и не считает ли он сбор. Когда он подтолкнул меня блюдом, я не глядя, вручил его девушке и был изумлен, услышав ее слова:

— О, благодарю вас, брат О'Хара.

Брат Бен управился с финальной молитвой и пригласил нас в буфет на кофе и пышки.

— Ты утаил от меня деньги, ублюдок? — прошептал я.

— Нисколько, мой мальчик. Я выписал девушке "ай оув ю"[27] на двадцать долларов со сроком уплаты в следующее воскресенье.

Кофе и пышки в церковной кухне оказали на меня такое действие, словно я вернулся домой. А когда брат Бен обнаружил, что я из Алабамы, он увлек меня беседой, в то время, как Ред увлекал сестру Сельму. Брат Бен, как я узнал, был наладчиком станков на ткацкой фабрике в Джексоне, на Миссисипи, и сезон работал на судне-креветколове в Христианском проливе. Во время пребывания в море ему было Знамение и с тех пор он получил прозвище "моряк Бен".

В одном из перерывов в нашей беседе с братом Беном, я услышал, как О'Хара говорит сестре Сельме:

— Девочка, я выдерну перо из крыла ангела и украшу им твои прелестные волосы.

Я понял, что он начинает решительную атаку на Сельму. Взглянув в их сторону, я заметил, как Сельма качнула бедрами, делая Реду реверанс, когда он произносил комплимент, и мной опять овладела ностальгия. Я уже стал забывать, как кланялись девушки на Юге, и не видывал такого поклона со времени моего последнего посещения собрания молодых баптистов в Джексон Гэп.

Когда я, в конце концов, пробился на несколько слов к Сельме, то, первым делом, извинился за долговую расписку Реда.

— Так делают пожертвования в Ирландии, — объяснил я ей, — и я тоже обещаю пожертвовать двадцать долларов.

— Я публично заявляю, — сказала она, но уже не кланяясь, — что это самое щедрое пожертвование, брат Джон. Почему бы вам не наведаться в субботу на ужин из цыпленка.

Я быстро согласился. Сорок долларов — это уйма денег за ужин из цыпленка, но я был полон решимости заставить Реда уплатить по долговой расписке в срок, а если миссия брата Бена не получит деньги до субботнего вечера, после рейда к Мадам Чекод положить на блюдо в воскресное утро будет нечего.

Когда мы снова отправились в путь, я сказал:

— Ред, ты обязан оплатить свой вексель.

— Конечно же, Джек. Сельма куда привлекательнее, чем любая милашка у Мадам Чекод.

— Тпру, парень, — сказал я, — если тебе взбрело в голову что-то относительно Сельмы, то брось это дело. Чтобы объездить эту малышку, тебе придется ускользнуть от пули из револьвера ее папаши, заручиться содействием священника и научиться разговаривать на незнакомых языках, чтобы доказать, что ты — верующий.