Повести Вильгельма, извозчика парижского - [5]
Ожидая остатков поужинать, забавлялись мы, Лафлиор и я, выдалбливать бутылку вина, на счет нашего мещанина, в кабинетце подле залы; и в это время г. Бордеро и девица Тонтона, которые имели желание некоторой вещи, вышли каждый из своего места, чтоб сходить в уголок, так что они столкнулись нос с носом при хорошем свете Месяца.
Лафлиор сказал мне, увидя входящую девицу Тонтон, которую Хозяин его имел на содержании и однако покинул ее по причине больших ее затей.
Девица Тонтона узнала тотчас моего хозяина, и говорила она ему так, что мы слышали: Ах, это вы, г. Бордеро, однако ж, вы здесь не одни? Тут ли вы ужинаете? Это очень изрядно для вас, которая из наших сестер в партии? Ведь ты за козами бегаешь. Я не знаю их, отвечал г. Бордеро, с тех пор, как перестал бегать за тобой. Ты очень невежлив, мой толстый друг, возразила другая, и чуть было, для заплаченья за ругательство, какое ты мне делаешь, не приказала я дать тебе несколько палочных ударов. Так вы с каким-нибудь тут волокитой? сказал г. Бордеро. Да, да, негодяй комиссаришко, и ты их тотчас увидишь. Тогда ж стала кричать во все горло: Ко мне, милорд, ко мне! меня обижают.
Вдруг тотчас вот милорд, другая девка и тот господин, кои прибежали посмотреть, что такое. Отмсти за нас, милорд, сказала Тонтона, нищему кассиру, которой смеет поступать со мной, как с подлой, а тебя считает за негодного. Ну же, милорд, ну же, говорила она, пихнув его и, видя, что не трогается он, сказала: Отвесь ему ударов двадцать запором.
Ты дурак, покойно сказал агличанин г. Бордеро, после чего пошел он прочь; но девица Тонтона его остановила, сказав ему: Что ж, Милорд, разве так-то вы поддерживаете славу женщин? Чего же вы желаете, сударыня, чтоб я сделал, выговорил он, хотя бы я всю рожу изрубил этому человеку, но вы навсегда останетесь танцовщицей Комической оперы?
Тонтона хотела ему ответить, как услышали мы дьявольскую суматоху в зале, в коей били бутылки, рюмки, а блюда летели в сад. Это одетый в черное платье производил столь шумный беспорядок по причине, что был он муж дамы нашего Хозяина. Туда вошли, как он бил пинками по заднице и налагал имена, кои не были ни хороши, ни честны, горничной своей жены, коя, в углу стоя, плакала.
Эта ссора прекратила другую. Сие забавно, сказала Тонтона, коя больше не думала о своем бесчестье, как, господин Минютин! нотариусовы жены перебивают лавочку и у всесветных девок? Это слово подняло мужа как кипучее молоко; он хотел броситься на жену свою; но господин и госпожа Дюбоа, кои опасались соблазна со стороны полиции, кинулись на него и схватили его поперек, так что не мог он движения делать, а только языком, который произносил прекраснейшие вещи в совете.
Однако, наконец, мало-помалу он утих, потому что госпожа Дюбоа доказала ему гладцой, что он более виноват, нежель его жена, которая в первый еще раз у них, а он к ним ходит всякий день сам третей и сам четверг.
В заключение всей суматохи принесли опять вина и заставили пить мужа и жену, чтоб их вместе помирить. Г. Бордеро сказал свое имя господину Минютину, и предложил ему делать удовольствие на Бирже и в других местах, когда он будет иметь нужду в крепком его сундуке: нимало не имейте подозрения во всем этом, г. Минютин, сказал мой мещанин, ибо, право, поистине, ничего тут худого нет. Третьего дня видел я госпожу вашу супругу в первый раз нечаянно в Комедии, говорили мы о Комической опере, и она сделала мне честь согласием ехать сюда со мной. Много труда имел уговорить пойти со мной к ужину, который ты разбросал наземь, но надобно заказать другой, ибо, как видно, вы голодны. О! никак, сударь, сказал нотариус, но воистину, если об этом сведают, то я совсем погиб в моем собрании.
Не опасайтесь, полно, сударь, сказала г. Дюбоа, я так сделаю, что девица Тонтона и подруга ее ни слова не молвит. Я знаю, как мне приняться, чтоб заставить их молчать; что до милорда, то он говорить не смыслит, и ему не поверят, когда женщина, как я, станет говорить противное ему.
Милорд и обе девки вошли уже в их кабинет, не заботясь о нотариусе, как завидели они, что весь мятеж утих, и девица Тонтона, коя не больше имела желчи, как голубь, нашла ужин, приготовленный для четверых превосходительным для троих.
Новый ужин принесен, сели за стол, и как ничего больше не было говорить особливо, то приказали нам, Лафлиору и мне, служить, и какой был у них разговор и примирение, то оное вы тотчас увидите.
Я это писал моим манером, как и остальное, но как всякий говорил в свою очередь, то и сделало мешанину от слов он сказал, он отвечал, он говорил, он промолвил, он продолжал, и так, что я сам себя не узнал. Это много меня беспокоило, но писец мой с Убогого дома подал мне отверстие для избежания смеси, кое было в том, чтоб сии разговоры положить на бумагу вопросами и ответами, точно так, как говорят в комедиях, и так то я сделал. Помните одно то, что говорят только трое, потому что горничная, Лафлиор и я слушали, не произнося ни слова.
Вот как это начал г. Бордеро.
Г. БОРДЕРО. Право, я очень рад, что свел я знакомство с таким человеком, как вы. Я всегда буду себе правдивым почитать удовольствием, чтоб вам служить.
