Повести студеного юга - [37]

— Если я скажу, что этот стол маленький, это будет неправда, не так ли? И все же моим длинным ногам под ним тесновато. Я думаю, наша жизнь в Грютвикене — нечто в этом роде.

— На Южной Георгии — тесно?

— Разве моряк в океане, где столько простора, и испытывает что-то похожее на тесноту? Глазам просторно, и палуба как будто достаточно велика, но… Тесно, черт возьми! Вы не согласны?

— Тоска иногда давит.

— Да, но не всякая тоска создает ощущение тесноты. Я говорю о постоянном общении с одними и теми же людьми. Когда все обо всех знаешь и заранее предвидишь, кто тебе что скажет, это так же ненормально, как длина моих ног по сравнению с этим столом.

Он говорил с веселой непринужденностью и на человека, страдающего от недостатка общения, мало походил.

— По-моему, вы ничуть не унываете, — сказал я.

Губернатор гордо запрокинул голову:

— О, я шотландец по духу и плоти! Мы умеем держать себя в седле. У меня прекрасная оранжерея, я выращиваю цветы. Представьте, это чертовски увлекает. Затем… — Неожиданно смутился, словно на полном разбеге вдруг споткнулся. Но мы, как истинные джентльмены, на минутное замешательство гостя, конечно, не обратили внимания. Он стыдливо, совсем не по-губернаторски улыбнулся: — Затем, пытаюсь рифмовать… Так, для гимнастики извилин. Читать хорошо, когда мозг переполнен впечатлениями от встреч с людьми. Тогда с книгой отдыхаешь и немножко думаешь. Увы, новые впечатления в нашем положении — самый дефицитный товар.

Левая бровь капитана, которая была почему-то гуще и длиннее правой и круто загибалась у виска вверх, придавая мешковатому, оплывшему от жестокой гипертонии лицу Петровича выражение сердитой сосредоточенности, задвигалась, как бы пытаясь согнать со лба надоедливую муху. Но мы, давно успевшие изучить нашего капитана, знали: Арсентий Петрович в очередном затруднении. «Бездельники вы, дорогой сэр Эдвард. Толчете воду в ступе, вместо того чтобы полезное что-то делать, оттого и киснете. Впечатлений им не хватает, скажи пожалуйста! А какого черта сидите тут, как собаки на сене?» — думал, наверное, он и мучительно соображал, как бы выразить свою мысль поделикатнее.

Очень это была трудная задача для Арсентия Петровича — подбирать деликатные слова. Выросший от простого матроса до заслуженного капитана, он неплохо знал английский язык, много читал и вообще был человеком образованным, но легко складывать светские фразы так и не научился, вернее, когда он специально не старался, у него все выходило гладко, но как только начинал себя контролировать, сразу становился в тупик — все приходившие в голову слова тогда казались ему подозрительно обыкновенными.

— Когда-то в Лондоне я встречался с мистером Салвесеном, — сказал я, чтобы выручить капитана и заодно повернуть разговор на более волновавшую меня тему. — Вы не знаете, что с ним теперь?

Голубые глаза нашего гостя вспыхнули живейшим любопытством.

— Вы встречались с Салвесеном? В Лондоне? И он вас принимал?

Я коротко рассказал о нашей с Бенджамином Хоулсом хитрости и сказал, что с тех пор интересуюсь судьбой миллиардера.

— Вы полагали, он все еще жив?

Пока я рассказывал, губернатор, слушая, приговаривал с заразительным смехом: «Салвесен, это Салвесен!»

— Я давно не получал о нем информации… Он что, умер?

— О, Салвесен закончил почти шекспировской драмой! Эллиот… Вы его видели?

— Да, он выходил из кабинета всего на несколько минут, приносил кофе.

— Так вот этот Эллиот, которого все считали тенью и преданным терьером дядюшки, хлопнул дядюшку по лысине фолиантом его собственных изречений! Нет, не смертельно, покушения там не было. Дело в том, что в последние годы Салвесен очень мало спал и чересчур много говорил. И требовал от племянника записывать все его рассуждения. Да, инициатива в этом странном занятии, как выяснилось, принадлежала не Эллиоту. Стенографировать все свои разговоры его заставлял Салвесен. Вообразите, как сладко было Эллиоту! При всем своем феноменальном стоизме он, конечно, взвыл. Драмы, очевидно, могло не быть, если бы старик в ответ рявкнул. Рабская душа Эллиота, мне кажется, тогда бы смирилась. Но старик только почесал лысину. Сказал: «Элли, ты глупый мальчик, я хочу тебе добра и говорю только то, что тебе пригодится в будущем. Ты не знаешь того, что знаю я, и без этих записей не сможешь продолжать наше дело». Да, он задался целью вместе с наследством оставить Эллиоту наставления на все случаи жизни. Ну, Эллиот, сколько мог, терпел еще. Но разве есть на свете собака, однажды успешно испытавшая крепость своих зубов и не понявшая, что она умеет и должна кусаться?

— Эллиот убил его? — невольно вырвалось у меня.

— Для шекспировского сюжета это было бы слишком заурядно. Он публично отрекся от наследства и раскрыл журналистам все карты. Вот в чем соль. Потом Салвесен начал зачем-то снимать со счетов крупные суммы денег. В последний раз он взял в банке наличными миллион фунтов стерлингов. Целый чемодан купюр! Зачем? Куда их столько наличными истратишь? И все ведь знали, как Салвесен любил тратить. Решили проследить за ним, и представьте: деньгами он растапливал камин!