Повести. Рассказы - [32]
Жал мою руку и говорил что-то ласковое Поликарп Николаевич.
А Катя все шла. Так медленно, — мне даже показалось, будто она не приближалась, а удалялась.
Но вот, наконец, подошла. Подала крепкую горячую руку…
Меня все тискали и подталкивали, двигали в квартиру Божедомовых.
Мы так и шли с Катей — рука в руке. Только этого никто не видел.
Маргарита ничком лежала на тахте и рыдала. Ее окружили и стали успокаивать, а она продолжала рыдать, не обращая ни на Кого внимания. Тогда Божедомов попытался приподнять ее голову, но Маргарита так толкнула его, что он едва удержался на ногах. Потом села, злыми, заплаканными глазами смотрела вокруг и кричала:
— Скоты вы все! Сволочи! Вон отсюда!
И убежала в спальню.
Перепуганная Бирлякина свирепо бросила Божедомову:
— Тютя вы! Давайте нашатырный спирт…
Поликарп Николаевич уже разбавлял в кружке спирт и был совсем не пьяным. «Странно, — подумал я, — Женихов трезв, когда на столе разливанное море водки».
Все ушли в спальню к Маргарите, только мы с Катей остались в передней. Стояли посередине комнаты и и по-прежнему держались за руки.
— Я пойду домой, а ты немного побудь с ними и приходи… Только не пей, — сказала Катя.
И опять в ее глазах заблестели слезы. Она отвернулась, хотела идти, но из спальни уже возвращались Бирлякины, Поликарп, а потом вошел и Сергей Сергеевич.
— Беда с ней, — сказал он, — чуть лишнего выпьет — и вот… А тут еще водка такая дурманящая стала. Говорят, из антрацита ее гонят… Ну, плевать. Риточка уснула и теперь уж хоть из пушки стреляй, до утра не проснется… Наливай, Поликарп Николаевич, наливай, Карпуша! Петру Захарычу — штрафную!
Выпил я штрафную. Потом пили за заслуженного врача, за Катю…
Божедомов опьянел после этих тостов окончательно, Я первый раз видел его таким.
Расплескивая водку, он поднялся с двумя стаканами и, раскачиваясь, начал произносить тост:
— Я предлагаю, милые вы мои, хорошие вы мои, выпить за будущего ученого, за знаменитого хирурга…
— И будет у вас тут не сельская больница, — бормотал Бирлякин, — а целая академия медицинских наук.
Божедомов, видно, забыл, что у него в руках стаканы, и прямо с ними полез к Бирлякину целоваться. Он облил его всего, но тот ничего не чувствовал. Подставив толстые губы, ждал поцелуя.
И они поцеловались, как полагается в последней стадии опьянения.
Поликарп Николаевич был в этот вечер насмешливо-грустным и, как я уже говорил, совсем трезвым. Он тихонько, почти неслышно трогал время от времени струны гитары, и они звучали тоже с какой-то насмешливой тоской. Исподлобья поглядывал на Божедомова, на Бирлякина, тяжело вздыхал и удрученно качал головой.
— А вы говорите — истина… — шепнул он, наклонившись ко мне. Ложь, все ложь!.. Божедомов — заслуженный врач… Это уже признание его заслуг. А скоро и орденом наградят. Смотришь, каким-нибудь депутатом изберут. Власть!.. А кто вы со своей справедливостью?.. Фу, одуванчик — вот кто вы!
Я не знал, как ему возразить, да и не хотел. Мной овладела апатия. Хотелось скорее вырваться отсюда, уйти с Катей.
Она, бедняжка, тоже страшно тяготилась пьяной компанией и, кажется, начинала отчаиваться. Я даже забоялся, что она может наговорить каких-нибудь резкостей Божедомову.
Спросил Поликарпа Николаевича:
— Откуда Божедомов узнал, что я буду заниматься наукой?
— Они все знают о нас, как черт о грешных душах. Уж будьте спокойны — система…
— Поликарп, водки! — скомандовал Божедомов.
Поликарп Николаевич взял опрокинутые стаканы и наполнил их. Долил Бирлякиным, а себе и Кате налил минеральной воды и шепнул мне:
— Молчите… Ей не надо — просила она… И мне не надо.
— А вам-то почему? — спросил я.
— Настроение. Я стал себя что-то бояться. Могу взорваться и разлететься на куски.
— Взорваться — хорошо.
— Нет. Народовольцы не себя, а царей взрывали, и то, как теперь установлено, — вредная практика, а себя и вовсе…
— Вы чего там шепчетесь? — спросил Божедомов, — Какой я там тост говорил, Карпуша? Скажи-ка…
— Вы, Сергей Сергеевич, предлагали тост за Петра Захаровича… За будущего ученого, за человека с большой буквы.
— Не-е… про букву я ничего не говорил… Это не в моем характере… Выпьем за ученого, воспитанного нашим коллективом!..
Мы с Катей стояли на мосту, опершись о чугунные перила. Мимо, сотрясая мост, проносились грузовики в Москву и из Москвы. Иные, заметив нас, еще далеко из темноты начинали тревожно сигналить и проносились мимо, превращаясь в красную точку, а потом и вовсе пропадая за поворотом, в жадной, как акулья пасть, темноте…
В какую-то секунду мне почудилось: пролетает мимо меня что-то очень нужное, такое важное, без чего вроде и жизни нет… Выскочить бы на середину дороги, упереться и остановить эти безвозвратно убегающие в темень огни. Нет, не остановишь… Останется от меня лишь мокрое место…
…На Поповой яме горели костры рыбаков. Они не убегали, как эти, а были неподвижными, но очень далекими, недосягаемыми: нас разделяла рыхлая, зыбучая темнота. Увязнешь в ней, не пройдешь…
Катя притаилась у меня на груди. Я думал, и она слушает то тревожный рев автомобилей, то глухую ночную тишину. Смотрит на эти быстрые и неподвижные, но одинаково призрачные огни и думает о том же, о чем я.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.
Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.
Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.
Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».