Борис стал выгружать на стол пузырьки с зеленкой, валерьянкой и еще какими-то каплями, пакетики с бинтами и ватой, пирамидон, но никаких известных ребятам жаропонижающих таблеток они не нашли.
— Мой дедушка обычно говорит, что в аптечке никогда нет того, что тебе нужно в данный момент, — сказал Борис и вздохнул.
— Может, здесь как раз и есть то, что нужно было хозяевам, — невесело проговорил Роман.
— Нам от этого не легче, — проворчал Борис.
Генка подошел к телефону и нетерпеливо потянулся к трубке.
— Не трогай! — прикрикнул на него Роман.
— Это почему же? — удивился Генка. — Двери срывать можно, а телефон трогать нельзя? Что ему станется, если я возьму и позвоню? Братеника обрадую…
— Чем же ты его обрадуешь, тем, что разбудишь среди ночи? — покачал сокрушенно головой Роман.
— Нет, это его, конечно же, не очень обрадует, — засомневался Генка, — а вот если я расскажу ему о нашем положении, смеху будет до утра.
— Смех будет или нет — не знаю, а вот то, что спать твой брат до утра не будет — это точно, — мрачно сказал Борис.
Они услышали, что проснулась Зойка. Наташа поила ее горячей водой.
Ребята вышли в кухню.
— О чем вы там? — спросила Наташа.
— Нашли аптечку, но в ней ничего из нужных таблеток нет, — сказал, виновато улыбаясь, Роман.
— Телефон есть, — сказал Генка.
— Какой телефон? — удивилась Наташа.
— Обыкновенный, — усмехнулся Генка. — По которому можно звонить, я уже хотел было…
— Тебе всегда того хочется, чего нельзя, — ответила Наташа.
— Но почему нельзя? — Генка изобразил на лице удивление. — Вот позвонили бы, родные тут как тут — вертолет бы за нами выслали, ну, если даже не вертолет, то на катере точно бы примчались…
— Да мои тут же разрыв сердца получат, когда узнают, что с нами произошло, — даже приподнявшись, испуганно произнесла Зойка.
Наташа налила снова в банку воды.
— Пей, Зайка.
— Да я не хочу больше, — капризно скривилась Зойка.
— Пей, тебе сейчас нужно много пить, чтобы согреться, слышишь, пей сейчас же, — настойчиво уговаривала ее Наташа.
— Там есть кровати и два матраца. Зойка может на один лечь, а другим мы ее укроем, — сказал Борис, — пропотеет, легче станет.
— Правильно, — обрадованно кивнула Наташа. — Пей Зайка, пей!
Зойка, кривясь, словно вода была горькой, послушно пила. Щеки ее еще больше покраснели, на лбу выступили капельки пота.
Затем Наташа перевела ее в комнату, уложила на кровать, укрыла другим матрацем, села рядом:
— Спи Зайка.
— Ой, мне жарко, — простонала Зойка.
— И хорошо, что жарко, спи!
Наташа выключила свет, прилегла сама рядом. Зойка пышала жаром, матрацы остро пахли прелью. По крыше и в окно по-прежнему стучал дождь.
Под его хлюпающий шум и уснула Наташа, едва лишь коснулась щекой матраца.
— Ты смотри, не заразись, — прошептала Зойка. Но поняв, что подруга уже спит, осторожно отвернулась от нее и тяжело задышала в деревянную, обитую выцветшими обоями стену.
Зойка сквозь полудрему слышала, как ушел на кухню и лег на скамейку Генка, как умостились на хрустящей голой сетке соседней кровати Роман и Борис — Роман с краю, Борис у стены. Вскоре кто-то из них засопел, тоже, наверное, уснул, а кто-то еще ворочался.
Не спал Роман. Лежать было очень неудобно: сетка под двумя телами сильно провалилась, и в бок впилось ребро кровати.
Да и одежда не совсем еще высохла, влажно холодила тело, бил легкий озноб, и Роману стало казаться, что он тоже начинает заболевать.
Заворочался Борис, приподнял голову; сквозь полуприкрытые веки Роман видел, что Борис посматривает то на него, то на Наташу и Зойку. Потом, вероятно, убедившись, что все спят, протянул свою длинную руку к телефону.
Роман повернулся к Борису, и тот быстро отдернул руку, закрыл глаза.
Через некоторое время в дверях появился Генка. Постоял некоторое время, глядя на ребят, и на цыпочках стал подходить к тумбочке с аппаратом.
— Тебе что? — строго зашикал на него Роман.
— Да так, скучно, — быстро вернулся назад Генка.
Проснулась Наташа. Увидев, что Роман лежит с открытыми глазами, сказала шепотом:
— Мне приснилось, что я говорю с мамой по телефону, я ее слышу, а она меня нет. Я не кричала?
— Нет, — ответил Роман.
Наташа вздохнула и снова закрыла глаза. А Роман вдруг почувствовал жгуче ноющую тоску; вначале ему даже показалось, что и не тоска это вовсе, а просто какая-то трудно переносимая неуютность, вызванная жесткой сеткой, мокрой одеждой, ознобом. Но потом он все же понял, что это и была самая что ни на есть обыкновеннейшая тоска по дому, по мягкой и теплой постели. И ему подумалось, что и ребята испытывали то же самое; потому-то Борис, хотя первым и предупредил всех не звонить, сам же и нарушил запрет, протянул руку к телефону; потому-то и Генка, самый, казалось, насмешливый и бесчувственный, дождавшись, когда все уснут, осторожно пробирался к тумбочке; поэтому и Наташе приснилось не что-нибудь, а именно телефон. То, как она звонит матери, а та не слышит ее.
И Роману нестерпимо захотелось дождаться, пока все уснут, снять трубку, неслышно набрать номер и нет — не говорить с отцом, ничего не сказать матери, а лишь услышать голос, полуночный, со сна раздраженный, но родной голос.
